Заброшена в угол растрескавшаяся гитара...

Аверина Мария Александровна
Заброшена в угол
Растрескавшаяся гитара –
Изорваны струны
Некогда бродяжьей души…
Стройный гриф
Без объятий,
Усталый,
Сломанный
После удара
О кафель на кухне,
На обмякших лесках дрожит,
Задвинутый прочно диваном
Из кожи...

С утра – будильник,
Днём – офис,
И вечером – пиво,
В уютном баре –
С коллегами
Помолчать.
Ночью –
С планшета –
В постели, лениво
Пожужжать
С далекой красоткой
В незасыпающий чат.

А
На антресолях свернулась
Калачиком куртка,
Чёрная,
Словно колодезная мгла.
В ней до сих пор в правом кармане
Окурки,
В левом – мел и кусочек стекла…

Будучи
В трезвой памяти
И в здравом рассудке,
Ты писал в ней
Однажды,
На алых, как мак, кирпичах
«Цой жив! Навсегда...» ,
Веря, что всё не случайно
И – остаётся в веках...

Но…
Рябины стали корявее,
Ягоды – горше,
А стволы раздо;брились вширь. И
Сладострастно
Ветки тянут объятья
К праздношатающимся прохожим
В томном свете,
Который отбрасывает вечерами
Фонарь–старожил…

Ларек, с безделушками,
Газировкой, мороженым,
На том же месте стоит:
На нём отплясались
Десятилетья
И райтеры,
Маскируя его
Подержанный вид…

Кое-где застрявшие в времени
Таксофоны –
Немые, угрюмые, суровые,
Без языка…
Запахи шашлыка
Мешаются с кофе…
Бабочки
На верандах
Кафе
Накрыты бессмысленным фоном
Свеже-хита
«Весь мир для тебя».

А когда-то,
Вон там на углу,
Жареный
Ты покупал пирожок
С повидлом…
Нынче же,
Иностранец,
Холеный,
Видный,
Хозяйственно-топающий вниз
По улице,
Озирается барственно,
Видимо
Тело
Высматривая на вечерок...

Брусчатка, как новенький рубль,
Сверкает под ядерным «Nike».
Могильно-суровые
Рокеров клубы
Из «чб»
Перекрасились шулерски
В «Масть»:
Арочки в розочках,
Рюши «с иголочки»,
Вазочки…
Козочки
На каблучках
В розовом…
«Гламура» хлебнувший прохожий,
Мысленно корчится:
«Боже!»
И, тем не менее,
Преданно давит по кнопочке
«Лайк»:
Из тренда не выпасть никак…

…Жив
Еще
Коридор Посланий,
Связавший когда-то
С жизнью –
Смерть…
Он – есть.
И пока
«Звезда по имени Солнце»,
Ранним
Утром по небу
Ещё влачит свой
Крест…

Но потускневшая кладка
Ветшает
С той же скоростью, что и
Загримированный под Европу
Арбат:
Года обсыпаются едкой крошкой
Красной, как искры
Затухающего костра…

И, кто-то новый,
Идущий за нами,
В таких же куртках,
Чёрных, словно
Колодезная мгла,
Но уже без креста
В килограмм
На бледной коже
Под расхристанными до пупа
Рубахами,
Пишет
Белой
Балончиковой краской –
Наотмашь:
«Цой мертв!
Навсегда!»