Нестерпимо гудит голова, ежесекундно взрываясь приступами дикой, звенящей боли. Во рту невыносимый запах рвоты, не прекращающейся уже бесконечно долгое время. Все кости будто крошатся в песок, одежда пропитывается густой липкой кровью. Во всём теле — ужасная слабость, дыхание перекрывает, сознание едва удерживается в измученном, едва живом существе... стране под названием Россия.
Она беспомощно лежит в чём-то грязном, противном, кажется, каких-то отходах, но сил на то, чтобы подняться и хоть немного привести себя в порядок, давно не осталось. Все её внутренности будто выкручиваются под разными углами, ходят ходуном, никак не желая улечься и успокоиться. Она помнит это чувство, в последний раз подобное было чуть меньше века назад, когда в один год её потрясли две революции, потом изнурительная гражданская война... Из памяти ещё не успели уйти волнения тех огневых лет: яркие речи, пёстрые флаги, неясные, но такие манящие перспективы, зовущие её куда-то в неведомую, желанную даль. Она вся горела, будто в лихорадке, мысли бессвязно метались в разгорячённом сознании, путаясь и сливаясь в один оглушительный гул. Как это было странно, но в то же время прекрасно! Увы, красивая сказка ушла так же быстро, как и возникла, оставив после себя лишь разбитое здоровье и какое-то неясное моральное опустошение. В голове теснились сомнения: а правильно ли она поступила, доверив свою судьбу этим странным людям со знаменем цвета крови? Верного ответа на этот вопрос, конечно же, не существовало, но она ещё долго терзала им себя, видя, как стремительно и бесповоротно меняется её жизнь. Признаться, она едва ли была готова к таким скорым переменам: как много веков прошли в покойном, размеренном существовании практически без резких потрясений. Цари монотонно сменяли друг друга, похожие, как две капли воды. Она не раз приходила к ним, делилась своими ощущениями, давала советы. Кто-то смотрел на неё как на богиню, достойную поклонения, кто-то расценивал как мудрую помощницу, способную помочь в нелёгкий час. Но каждый раз, разговаривая с каждым из них, она чувствовала свою власть, осознавала, что к каждому её слову правитель считает своим долгом прислушаться, каждый её совет воспринимает как некий ориентир, данный свыше более могущественной силой.
После революционных волнений, больная и обессиленная, она чувствовала, что ничего этого уже не будет впредь. Она помнила тот миг, когда, в буквальном смысле истекая кровью, явилась своему новому правителю, пусть уже и называвшемуся по-иному, желая выяснить, сколько лет ей ещё страдать, ворочаясь без сна ночами и вздрагивая от сотен тысяч выстрелов, потрясающих её бескрайние просторы, ощущая во рту тлетворный запах трупов и чувствуя, как из-под ногтей, глаз, ушей и множества прочих отверстий струятся потоки крови её сыновей. Она помнила взгляд этого человека, в котором не было и тени поклонения его предшественнников, а было лишь какое-то необъяснимое, тяжёлое чувство. Она помнила его негромкий, спокойный голос, долго говоривший что-то про необходимость быстрого развития, индустриализации из-за грядущей Второй Мировой войны. Она понимала тогда, что совершенно не властна над собственной судьбой, что её чувства и мнение отныне никого не волнуют, что нашлись люди, лучше понимающие, как и что с ней нужно делать. Она ещё могла сопротивляться. Могла напрячь все внутренние силы, чтобы смести власть, отчего-то возомнившую себя выше страны, которой служит, но... новых потрясений отчаянно не хотелось, прошлых революций хватило ей с лихвой.
А потом началась война. Война такая страшная и ожесточённая, что Россия до сих пор удивляется, каким чудом удалось ей выжить. Как она не сломалась, не треснула под вражеским натиском, не задохнулась в новых потоках крови, затопивших её с головой...
Но, как оказалось, самое страшное было ещё впереди. После войны уже не было крови, запах трупов остался в прошлом, в душе наконец-то поселилось умиротворение, подкреплённое радостным оживлением от долгожданной победы. Но счастье оказалось недолговечным. Вскоре Россия начала чувствовать всё возрастающую слабость: в голове повис вязкий туман, в котором мысли путались, теряясь в будто бы захламлённых каким-то мусором закоулках сознания. Потом странный недуг перешёл на тело, словно наливая свинцом руки и ноги, ходить стало трудно, каждое движение стоило неимоверных усилий. Она не понимала, что с ней, но ясно чувствовала, что идти к правителям было уже абсолютно бесполезно. Причина этому лежала не столько в самих личностях генеральных секретарей, монотонно сменявших друг друга, сколько в том факте, что последняя тонкая ниточка, соединявшая Россию с её властью, как-то незаметно оборвалась. Она даже не поняла, когда и как именно это произошло, но ясно чувствовала, что живёт уже как-то отдельно от власти, или, скорее, власть живёт отдельно от неё, будто бы позабыв о её существовании.
Странное состояние длилось недолго, меньше полувека. А потом случилось самое страшное. Россия никогда не забудет тот миг, когда её, вконец разбитую и обессиленную, потряс мощный внутренний удар, заставивший сердце содрогнуться, а кровь — бешено прихлынуть к бледному, изнурённому лицу. Сразу вслед за тем тело пронзила дикая боль, внутренности будто выворотились наизнанку, дышать стало трудно. В тот момент, впервые со дня рождения, Россия потеряла сознание. Она не знала, сколько времени пробыла в забытьи и не спешила интересоваться, что ещё произошло с ней за эти годы, но информация, будто желая окончательно дожать измученную страну, сама протекала в её сознание, заставляя сердце болезненно сжиматься, а разум — захлебываться в острой душевной боли. Как такое могло произойти?.. Как? Почему она заранее не предугадала, что всё движется к такому концу, почему не сделала ничего, чтобы помешать этому? Увы, теперь уже поздно думать об этом, сделанного не воротишь, а несделанное так навсегда и останется несделанным, сколько слёз не проливай, мечтая вернуться и всё исправить. Да и что, в самом деле, она могла сделать? Она же ясно чувствовала, что навеки утратила контроль над собой в тот день и час, когда позволила водрузить над собою красное знамя. А если бы она не позволила этого сделать, теперь над ней, скорее всего, развивалось бы уже совсем другое знамя, уже определённо ей противное... да, пожалуй, её бы и вовсе уже не было на свете.
Из приоткрытого рта вырвался прерывистый вздох. Воспоминания и размышления помогают в любые трудные времена, унося, точно на крыльях, от надоевшей реальности. Но эта реальность всё равно остаётся, от неё не спрячешься, не укроешься нигде, потому что вся она — внутри тебя.
Глубоко вздохнув, Россия отчаянно попыталась вернуть себе хотя бы слабое подобие контроля над собственным телом. Члены нестерпимо болели, словно превратившись в один сплошной синяк, но где-то в глубине души, забитой какой-то мерзостью, робко зашевелилось что-то далёкое, будто отголоски былой славы всколыхнулись вновь, отчаянно силясь прорваться наружу, но намертво увязая в гнилой трясине. Не зачем малодушно копаться в прошлом, без конца коря себя за былые ошибки, нужно уметь двигаться вперёд, преодолевать преграды.
Россия чуть шевельнула руками. Кажется, они даже немного слушаются свою хозяйку. "Сейчас или никогда" — мелькнула в голове отчётливая мысль, заставившая сознание слегка проясниться.
Она медленно, осторожно, но уже уверенней, чем в первый раз, двинула руками и упёрлась в землю слегка дрожащими пальцами. Кто знает, получится ли на этот раз... Скорее всего, её опять ожидает позорное падение, но... ради всего, что ей дорого, она просто обязана попробовать. Попробовать вновь обрести себя, найти, раскопать в нагромождении годов и столетий то неприметное, но невообразимо ценное, что когда-то так незаметно для себя и других обронила и втоптала в пыль на бескрайней и вечной дороге под названием время.