-Полно вам, батенька, в уныние впадать!
Угрюмой думою тут делу не поможешь.
Ей-богу, на людях печалиться негоже -
зараза та ещё - всеобщая беда...
Слыхали!? Давеча у леса за рекой,
нашли доселе неопознанное тело,
убийца вроде бы обставил всё умело,
да вот загадка - говорят недалеко
от нас, версты наверно три или четыре,
взялась записочка, любовная поди
хотя в молве людской попробуй разбери,
не разберешь, что ныне движет этим миром...
невесть какая-нибудь грязная интрига
в уезде нашем разыгралась к Рождеству...
Но если трезво рассуждать, по существу,
то каждый третий будет пьянь и прощелыга.
Так вот, сегодня опознали мертвеца -
помещик из соседнего уезда,
бывал у нас всё более проездом,
но чаще посрамлением отца,
когда-то очень видного гусара,
победы очевидца и пожара,
Петра Иваныча, в миру - Бородина,
чья ныне благородна седина...
Но к сожаленью и от яблони порой
плоды незрелые скатившись по наклонной,
родню напоминают отдалённо,
влекомые безумством да игрой,
хоть сей пример описан не впервой,
находятся на свете чудаки,
чьи души на поверхности легки
но стоит в омут окунуться с головой -
держи его, покуда не пропал,
глядишь, а там их целая толпа,
свою друг-другу кажут правоту,
слюною ядовитою во рту
захлебываясь, скалятся на свет,
его-то там, как небыло и нет
поныне, только мутная вода,
колодцев путеводная звезда
горит в его сознании хмельном,
ему всю жизнь твердили об одном,
а тут такие мать её дела,
творятся - убывающая мгла,
бесследно ускользает между ними,
небесными и вечно неземными,
туда, откуда снова снизойдет...
Да что ж опять с меня поводья сорвало!?
Ну что же вы, молчите Пал Егорыч!?
Со мной порой бывает это горе,
толкнули б что ль...
Язык мой - помело.
Фантазии полёт...
Необратимый.
О ч;м я...?
- О помещике, вестимо?!
-Ах, да.
Прошу великодушно милый друг,
простить меня,
и я продолжу,
с позволенья, так сказать...
Выходит сын неровня был отцу,
растрачивая нажитое злато,
сподобившись разгулу и разврату,
пришёл к закономерному концу,
но за разврат у нас пока ещё не губят,
а потому, всё дальше ниточка ведёт,
так и убийца за невинного сойдёт,
покуда слухом будет полнится земля...
За дело взялся главный исправник -
Степан Былинский, собственной персоной,
лицо честнейших взглядов и резонов,
всецело в дело тёмное проник
с присущей педантичностью ума,
лишь гению анализа и сыска,
вниманье обращающий к записке,
убийцу облекающей в туман.
Всей сути излагаемого в ней
естественно никто не открывал
в угоду любознательных зевак,
а лишь во благо поиска корней,
причины ставшей следствием беды.
Одним из первых кто явился в райотдел,
был поп, Фома Игнатьевич Покров,
два года как рассудком не здоров,
епархией оставлен ни у дел,
живёт себе и дочь его при нём,
Настасья - дева кроткой красоты,
божественной образчик простоты
в досуге вечерами за шитьём
проводит своё время у окна,
задумчива украдкой и нежна,
и взор очей её скрывающий тревогу,
открытую наверно только Богу,
блестит в окне речушкою осенней,
как время неподвластное забвенью.
К вниманию людскому холодна.
Фома поведал следствию свою
историю знакомства с убиенным,
о коем вижу стоит непременно,
подробней и в деталях рассказать.
Иван Петрович Бородин -
воспитанник дворянского уклада,
любимой матери надежда и отрада,
и славного отца гусарский сын,
был в меру избалован и любим,
с отличием окончил семинарий,
с характером отца, пассионарий,
но жутко падок был до праздной суеты,
в минуты горестных невзгод и пустоты...
Направлен был на службу в гарнизон
девятого уездного полка,
на должность что-то вроде штабника,
прошением отцовским прикреплён,
со всеми вытекающими вон,
помимо почестей положенных по чину,
доходный дом с верандою в гостиной,
казалось бы, живи себе тихонько, не тужи,
но у судьбы порой иной,
таится замысел на жизнь...
Стояли жаркие засушливые дни,
Иван разглядывал гуляющих, с досадой,
на явное отсутствие прохлады
в прогретой солнцем парковой тени,
знакомые мелькали всюду лица,
прослывшие носителями сплетен,
за внешний лоск переживающие в свете,
любители известных небылиц.
Но вдруг, как гром,средь неба ясного
она -
бескрылый ангел опустившийся с небес,
являя миру чудо из чудес,
развеял чары помрачения и сна...
- Мой милый друг, я что-то не пойму,
Фома зачем к Былинскому ходил?!
Какую тайну скрытую от глаз
открыл ему при встрече?!
- Да что вы всё : Зачем?! К чему?!
Ей-богу, вам не угодишь!
Что ни беседа - так допрос
устроите под вечер!
Фома всё видел, от того-то он и спятил!
Но кто поверит в наше время чудаку?!
Не то привидится на проклятом веку,
когда сойдёшь умом на старости к закату...
Покинув душный кабинет исправника
Покров поспешно удалился восвояси.
Зачем ходил к нему?! Мотив того не ясен.
Но то что знал о ч;м, так то наверняка.
Иван глядел вослед виденью своему,
ещё не осознавший в полной мере,
сердечного спокойствия потерю,
невольно покорившийся ему
он шёл за ним, забывший обо всём,
забытый всем присутствием округи,
предчувствуя союзника и друга,
во всём благообразии её :
О, чудное создание Творца!
покорность отрицающее сроду,
бессмертного дыхания свободу
с дорогой без начала и конца -
позволь твоей коснуться красоты,
один лишь взор, одно лишь только слово.
Напоминанием утраченного крова -
душа пропавшая во мраке темноты,
избавь её от уст его змеиных,
что с ранней юности охотятся за ней,
не уж то до исхода моих дней,
отец родной не справится о сыне?
Пока Иван искал своё начало,
бесплодно созревающее в нём,
суда небесного ничто не предвещало,
но ощущало, бессознательно нутром...
Вернёмся же на землю милый друг.
Куда нас только слово ни носило.
Но в том ли его истинная сила?
Додумывая ложное вокруг -
мы словом бьём друг-дружку по щекам,
подставленным с надеждою на милость,
тебе ль не знать, что с нами приключилось,
проспавшему синицу в облаках?
Мы, слухами обросшие дома,
забытые своим гостеприимством.
Ах, Пал Егорыч, всё же от ума,
нам всюду чудится утерянный покой...
- Так что же было в той записке роковой,
пролейте свет, голубчик, не томите?!
- Да небыло записки никакой -
обычная людская болтовня,
уж право, не серчайте на меня.
Пойду-ка я наверное домой...
До завтра, Пал Егорыч, дорогой.
До завтра...