Кровь и пепел

Тони Альцман
Долгие сотни бессмысленных лет.
Он их прожил, правда толку не много.
Вечно богат и с иголки одет,
Только не к счастью лежала дорога.
Ночи адепт и приверженец тьмы
Солнца не видел – оно обжигало.
Пережил годы пожара, чумы,
Силясь найти то, чего не хватало.
Юный вампир, что недурен собой,
Внешность обманчива часто бывает.
Взглянет в глаза с неподдельной тоской,
К горлу прильнёт, и уже не оставит.
Жертвой его неземной красоты
Многие пали за долгие годы.
Он разбивал на осколки мечты,
Мир опуская в кровавые воды.
Некогда он с Гаем Фоксом дружил,
Видел, как Лондон ломают и строят…
Город кипел, распускался и жил,
Но для него это цента не стоит.
Холод в душе и на сердце тоска,
Их растопить он давно не пытался.
Часто держал револьвер у виска…
Выжил бы, только стрелять не решался.
Способ найти среди смертных покой,
Чтоб одиночество в рёбра не билось,
Был у вампира до смеха простой –
Стены театров ему полюбились.
Долгие годы, как преданный пёс
Он вечерами ходил на концерты.
Был молчалив и букетов не нёс,
Дома писал всех актёров портреты.
Так проходили за годом года,
Он по привычке устроился в зале...
Вдруг из кулис появилась Она,
Кротко взглянув из-под тонкой вуали.
Сердце, что было веками мертво,
Гулко забилось в груди кровопийцы.
Магия чувства, любви колдовство
Вмиг одурманили разум убийцы.
Он был смущен, а она расцвела,
Точно цветок на январском морозе.
Треснули мигом души зеркала,
Он перед ней, как при ловком гипнозе.
Долго вампир между улиц бродил...
Все выжидал, чтобы снова увидеть.
Правда, взаимности не находил,
Только смущенье со страхом обидеть.
Каждую ночь он ходил вместе с ней,
Голос все тише, а речи правдивей.
Не было в городе монстра страшней,
Не было с ней никого терпеливей.
Вскоре она начала привыкать,
Тихо смеялась и томно вздыхала.
Можно теперь уходя - обнимать,
В ночи тиши избегая скандала.
В чутких объятьях вампир не дышал,
Запаха крови не чуять бы только.
Что ему делать теперь, он не знал,
И от того на душе его горько.
В доме своём он часами бродил,
Силясь найти их проблемы решенье.
И наконец, стиснув зубы, решил
Все рассказать и молить о прощенье.
Шёл к её дому с букетом цветов
Тихо, как хищник во время охоты.
Дверь изнутри на железный засов,
Чтоб не мешали мирские заботы.
Целую ночь он её обнимал,
Мелко дрожал от её поцелуев,
Скромно признанья на ухо шептал,
Тяжко дышал, точно вмиг обезумев.
Лишь когда ночь завершилась почти,
Он, чуть дыша, ей открыться решился.
"Только за монстра меня не сочти,
Я был убийцей, но я изменился!"
Звонко смеялась актриса сперва,
После затихла, не веря признанью.
Плетью наотмашь звучали слова,
Милого вмиг обращая в пиранью.
Чувства, что были любовью, ушли,
Девушка в двери рванулась скорее.
Даже засов отворила почти,
Только вампир оказался быстрее.
Бледные пальцы на горло легли,
Он лишь хотел удержать, объясниться,
Только глаза, что когда-то цвели,
Вдруг перестали как раньше искриться.
Девушка в хватке его замерла,
С жизнью в руках кровопийцы рассталась.
В дверь убежать от него не смогла,
Но и с вампиром она не осталась.
Он ещё долго актрису просил
Дать ему шанс и не мучать молчаньем.
Только когда он её отпустил,
Понял – прощение было прощаньем.
В горле застрял обезумевший крик.
Он ведь не мог свою девочку ранить?
Встретив впервые спокойствия лик,
Страху позволил себя одурманить.
Хрупкое тело он с дрожью в руках
Поднял и вынес из тихого дома.
На горизонте рассвета очаг
Все разгорался, как всполохи грома.
Кожа вампира в рассветной заре
Плавилась, точно свеча восковая.
И, умирая в лучей янтаре,
Он усмехнулся. А смерть-то земная.
Все говорили, кто видел рассвет,
Что облака были цвета ириса.
Был там вампир, что с иголки одет,
А на руках молодая актриса.