“РАСТЯГИВАЯ НЕБО НА РАЗРЫВ…”
(о поэзии Карена Самунджяна)
Известно, что архитектурное образование довольно часто проявляет в людях поэтический талант. Вспомним, например, звезду “шестидесятых” Андрея Вознесенского; или вошедшую в топ-10 мирового рейтинга рок-группу “Рink floyd” (“Пинк флоид”), прославившуюся не только психоделической музыкой, но и философскими текстами своих композиции. В масштабах русскоязычного мира это: Вячеслав Бутусов (“Наутилус помпилиус”), Константин Меладзе (правда, он кораблестроитель по образованию, но корабли - это те же дома, только на воде);Сергей Шнуров (виртуоз ненормативной лексики, заслуживший народную любовь веселыми и злыми текстами песен на темы пошлости, подлости, глупости и т.д.). Поэтический дар каждого из них несомненен. И значит, есть в зодчестве какая-то тайна, дающая власть над Словом.
“…И зовётся всё это - тайной,
Ожиданье длиною в век…
Посмотрите: там Бог печальный
Сыпет, сыпет в ладони снег…”
* * *
Карен Самунджян, тоже из зодчих.
Он уже заканчивал последний курс архитектурного факультета Грузинского Государственного политехнического института в родном, любимом городе Тбилиси, когда в 1991 г. его семье пришлось эмигрировать в США. Там Карен и состоялся, как профессионал, Он стал успешным архитектурным криэйтором, дизайнером, художником. Участник выставок. биеннале, арг-шоу на площадках США, Европы.
Его картины украшают стены концертного зала Карнеги-холл, а также престижных частных коллекций.
Сегодня Карен с семьей живет на две страны: США и Грузию, любит путешествовать, совершенствует свои знания по философии, теологии, эзотерике, следит за достижениями фундаментальных наук, формирующих современное представление о мире.
Он эрудит и интересный собеседник.
Но при всем при том, при всей своей популярности в качестве художника, архитектора, дизайнера
Карен Самунджян позиционирует себя, в пераую очередь, как писатель, поэт.
По большому счету, он “зрит в корень”, поскольку еще в Библии сказано, что
“вначале было Слово”.
Эту истину мы и возьмем за основу,
читая стихи Карена Самунджяна.
Я БУДУ ПЕРВЫМ!
Молебен слышен
На вираже...
В моторном рёве,
В хлопке кардана,
Жужжат колёса:
-Уже... уже...
А руль не хочет,
Ему всё - рано!
Осколки неба, и пыль столбом,
И бьётся кузов в безумном танце,
И слепнет глаз под шальным углом,
Стяжая блики протуберанца.
-По тормозам?!
-Но никак не сметь!
Я буду первым!
Я буду первым...
И, огрызаясь оскалом нервным,
Мой Ангел вновь отгоняет смерть...
Мой Ангел знает: мне жизни мало,
И смертью впрок запасаюсь я!
На вираже выпускает жало
Моя шипящая коллея...
Жужжат колеса, а, может, воют,
Поршня клокочут, и пыльный взрыв.
-Послушай, Ангел, готовься к бою!
За той скалою - идём в отрыв!..
* * *
Бешеная динамика и полный эффект присутствия на гонках! Даже кажется, что уши заложило от грохота. Строки стихотворения складываются, вернее, летят, как поток сознания автогонщика. Угол зрения такой, как будто кинокамера вмонтирована в его зрачок: “и слепнет глаз под шальным углом, стяжая блики протуберанца”.
Одновременно как бы другая, динамичная камера с разных точек снимает не менее остроракурсные кадры, проносящиеся перед мысленным взором читателя в виде клипа. Попутно мы убеждаемся, что гонщик - опытный профессионал: по его сленгу (“кардан” вместо “карданный вал”, поршнЯ” вместо “пОршни”), по привычке диагностировать состояние автомобиля на звук: мотор рычит, жужжит, воет, кардан хлопнул, “поршня клокочут”, покрышки оставляют след - “моя шипящая колея”. Весь организм машины напряжен до предельной возможности. Но гонщик рвется за пределы. Такое рисковое безрассудство заставляет сердца читателей замирать в сладком ужасе. Мы понимаем, что это уже не спортивный азарт, а нечто большее, ставка больше, чем жизнь:
“Мой Ангел знает, мне жизни мало, и смертью впрок запасаюсь я”.
Вот он, образ, поднимающий стихотворение на качественно новый уровень - Ангел гонщика! Он безжалостно разрушает постный и кроткий стереотип беззубого “ангельского” сословия, к которому мы привыкли.
“И, огрызаясь оскалом нервным, мой Ангел вновь отгоняет смерть…”
До чего же он обаятельный, этот
Небесный Хранитель безбашенного гонщика! Он - соратник, единомышленник, брат.
Именно с такими Ангелами за плечами люди всех поколений совершали и совершают великие дела! Именно такие Ангелы вдохновляли и вдохновляют первопроходцев, преодолевая страх, делать первый шаг в неизведанное, открывать новые горизонты. Иногда ценой своей жизни.
“Послушай, Ангел, готовься к бою! За той скалою идем в отрыв”.
Кажется, что стихотворение написал гонщик, но это не так. Его автор никогда не имел никакого отношения к авторалли и наблюдал их исключительно как зритель.
Погрузиться в образ, говоря театральной терминолгией, ему помогла эмпатия (вчувствование). Поэт не просто придумал характер и сконструировал необходимую ситуацию, он все прочувствовал, пережил внутри себя. Поэтому и мы, читатели, смогли ясно и четко увидеть этот поэтический клип. Такова первая особенность творческого метода Карена. Благодаря ей его стихи наполнены объемными, живыми, самобытными образами, которые коварно проникают в душу читателя и располагаются там на правах любимых персонажей. Например, волк, который, при ближайшем рассмотрении, не простой волк, а полумифическое тотемное животное с сознанием человека и чертами волка:
Души растерянную суть
Оскалом прокляну
И, не найдя опять свой путь,
Завою на Луну.
И, пожирая жёлтый свет
Глазницей темноты,
Оставлю лапой рваный след
Безумной красоты.
И скулы,- волчьи - сведу,
Откину злую тень...
И рыком горьким заведу
Холодную метель...
* * *
А вот перед нами основатель самой большой в истории человечества сухопутной империи Чингисхан, Его портрет - это приглашение к размышлению о том, почему человеческие детеныши так любят играть в войну.
…И сила тех неистовых ветров
Сметает иноземные пороги…
Он Дух степей,
Его избрали Боги!
Он,- Чингисхан
Низложенных голов...
История... эпоха... отраженье…
Вновь тень его приходит с глубины,
Чтоб поиграть с ребячьим воображеньем
В Монгола,- неоконченной войны...
* * *
С холодных императорских высот перенесемся в знойную пустыню бедного странника-бедуина. И почувствуем ту же печаль одиночества.
И клонится к закату этот свет,
И алыми разливами сгорает,
Там бедуин неторопливо тает
Желанию закатному в ответ.
Усталый путник, вечностью гонимый,
Он караваны прошлого ведёт.
Вся жизнь его, верблюжьи гладя спины,
Куда-то в даль
бредёт,
бредёт,
бредёт…
* * *
Бесконечный путь по пустыне изредка балует странника блаженством оазиса, воспоминания о котором долго потом будут укреплять его дух в суровых испытаниях дороги.
…Цветёт миндаль,
Журчание ключей,
И трели птиц, как райская услада,
И юная наложница средь сада,
И тень скрывает блеск её очей...
Старик мулла там дремлет у стены,
И видит он святые сноведенья,
И звёзды, что в барханы влюблены,
Там замышляют скорое паденье
Там – на краю загадочных пустынь,
Среди дворцов могучего эмира
Взволнованный мальчишка- бедуин
С ладоней кормит Белого павлина…
* * *
Карен по-дельфиньи легко погружается в любые проявления реальности и ирреальности, любит перенестись через время и пространство в творческую лабораторию одного из любимых поэтов,
чтобы провести с ним воображаемый диалог на волнующую обоих тему.
Например, о творчестве и его роли в жизни писателя.
Анна Ахматова в стихотворении “Муза” утверждает, что для поэзии не существует запретных тем. Произведение заканчивается ее вопросом к Музе: “Ты ль Данту диктовала страницы Ада?” Отвечает: “Я”.
Чтобы понять всю неожиданность эффекта от такого ответа, вспомним для начала сам этот “Ад” Данте. Если не заморачиваться на неизвестных и никому не нужных именах, их связях, войнах и родне, а сконцентрироваться на грехах и наказаниях за них, то, надо сказать, Стивен Кинг здесь отдыхает!
“Дантов ад” написан с нечеловечески жестокой фантазией! Поэтому ответ
“милой гостьи с дудочкой в руке”
производит впечатление разорвавшейся бомбы.
Карен Самунджян в своей стилизации продолжает тему, сосредоточившись на внутренних ощущениях поэта, дерзнувшего шагнуть за опасную грань:
Безумие,- космическая нота,
Вновь голова в объятьях орбит,
Поэт, как полутемная природа,
Сейчас об этой ночи говорит...
Как холодно...
За протяженьем бритвы,
За вспоротостью всех сакральных сфер
В меня, как в незаконченность молитвы,
Вползает окаянный Люцифер...
И шорохи,
И голоса,
И звуки,
Дыхание из адова огня...
О, Муза, мы сроднились в этой муке —
Ты так похожа стала на меня...
И ты, и я теперь,- одно проклятье,
Теперь одна смертельная любовь.
Ах, эти Люциферовы обьятья!
Ах, эта неприкаянная кровь…
* * *
Итак, для того, чтобы, не испугавшись “люциферовых объятий”, идти в ад во имя обретения истины, нужна “неприкаянная кровь” настоящего художника в обобщенном значении этого слова. Тема призвания, высокой миссии искусства проходит красной нитью сквозь все творчество Карена,
каждый раз удивляя поразительно
новыми гранями.
В стихотворении “Величие мазка”
фабула построена на том, что художник пишет картину на тему распятия Христа. причем этот традиционный сюжет он видит по-своему, по-новаторски.
Рука Творца - неоспорима...
Но капля крови у виска -
По человечески ранима...
Творитель сущих берегов,
Весь путь Он выверил до шага,
И молвил:
-Казнь среди голгоф
Преображению во благо...
…И, Мастер
Вещего пера,
Он объявил своё решенье.
Мария...
сумерки...
гора...
гром...
тишина...
и возвращенье...
С нечеловеческой Любовью,
Вонзив копьё своё в Христа,
Он расписался Отчей кровью
По праву Гения холста…
* * *
Лирический герой стихотворения утверждает свое право на собственную трактовку истории Христа, поскольку он тоже демиург, созидающий своими холстами собственную Вселенную. “По праву Гения холта”.
Но с точно такой же убедительностью здесь возможна и противоположная версия: в облике живописца воплощен сам Бог-Творец, Мастер, у которого все мироздание - это полотно для реализации его замыслов, а слова “казнь среди гологоф Преображению во благо” означают, что смерть во имя высоких идеалов - это звено в иерархии перевоплощений, ведущих к совершенству человеческой личности. Мы знаем, что в некоторых мировых конфессиях принята именно такая концепция эволюции человека.
На этом примере видно, что в поэтике Карена разные по масштабу образы и смыслы могут спокойно сосуществовать в одном пространстве, совмещаясь наподобие матрешки. Его тропы (средства художественной выразительности) всегда лаконичны, в них,при всей красочности нет цветистости, нагромождения синонимов и эпитетов в превосходной степени. Они емкие, зримые, глубокие и - простые, как просты драгоценные камни по сравнению с поделками. Например, в стихотворении “Время как искус” с помощью метких эпитетов и точных метафор создается объемный урбанистический пейзаж угадайте, какого города:)
Под гулкий лай простуженных химер
Скатился ветер с куполов и с крыш,
На свой неподражаемый манер
Сорвал листы просроченных афиш.
* * *
Не сомневаюсь, что вы угадали.)) Конечно, химерами украшали католические соборы, в изобилии населяющие Европу. Идем дальше. Химеры наши простужены - значит, климат здесь холодный, дождливый и ветреный. Следовательно, место действия - северная Еврора. А ветер, срывающий афиши, подскажет нам время действия. Афиши как элемент дизайна были в моде в первой половине ХХ века. Все эти мои педантичные выкладки за долю секунды проносятся в мозгу читателя, безошибочно выстроив стройную картинку. При этом тропы Карена чудесным образом вмещают в нее и эмоциональную окраску (“гулкий лай химер”, у ветра “свой неподражаемый манер”) и ностальгическую нотку некой заброшенности, провинциальности (“листы просроченных афиш”, срываемые ветром).
Своеобразие художественного метода Карена особым образом проявляется и в следующем стихотворении.
ТЁПЛЫЙ ЭТОТ ЛЁД
(фрагменты)
Красиво как!.. Укрыта в янтаре
Чья то окрылённая беспечность.
Мы - бабочки...
Из бренной суеты,
Под пеною оплавленной слюды
Обречены переметнуться в вечность.
Мы - бабочки...
Мы рождены на миг,
Мы - краткий крик
В глубинах мирозданья…
И пусть мы мимолетные создания,
Но в нас осколок вечности проник…
* * *
Метафоры Карена совершенно особенные. Они - открытые, в том смысле, что их можно обозначить математическим символом бесконечности - перевернутой восьмеркой. Их смысловые наполнения свободно размещаются в спректре от ассоциативных до противоположных друг другу. На примере приведенного стихотворения это хорошо видно.
Метафора “мы - бабочки” считывается легко и сразу: человеческая жизнь так же мимолетна, беззаботна и беззащитна, как полет бабочки. А янтарь - это аналог времени, которое и губит, и сохраняет попавших в его лавину. Смерть в капле янтаря здесь означает переход в другое качество жизни, может быть, даже бессмертие. Это преодоление смерти называется памятью. Самый очевидный вид памяти - искусство. “Рукописи не горят”, как известно. Но метафора, продолжая свое развитие, приводит нас к мысли о том, что искусство - всего лишь часть более глобального явления - творчества вообще. Способность к творческой деятельности - то немногое, что отличает нас от животных. Именно эта способность гарантирует развитие человечества как вида, иными словами стремление к бессмертию:
Мы - бабочки...
И наше продолженье
Пусть застывает средь янтарных вод,
Ведь, вопреки земному притяженью,
Мы существа летающих пород.
* * *
Метафорический ряд стихотворения доходит до кульминации, до первоисточника бессмертия - молекулы Памяти, двойной спирали ДНК, которая надолго, на века концентрирует накопленный опыт жизни во всем его неповторимом великолепии.
Янтарь на шее -
Как святой сосуд,
Как оберег оборванного чуда.
Мы - бабочки,
Мы под стеклом,
Мы тут.
Попробуйте нас вызволить отсюда…
* * *
И здесь самое время перейти к любовной лирике Карена Самунджяна.
В этой теме он не выбивается
из мощного хора собратьев по перу, воспевающих любовь как величайшую ценность, даже если порой она становится болезненной драмой. В стихах о разлуке, потерянной любви, несбывшемся счастье Карен остается неизменно психологичным и душевно тонким:
Я отпускаю руку.
Скрежет,
Отрыв,
Исход.
Небо качнулось будто,
Боль набирает ход
В это сырое утро...
Знать, у всего свой срок.
И зеркала разбиты,
Подводит судьба итог,
Срывая меня с орбиты.
Слезы твои - ручьи,
Бегут по щеке без звука.
Прошу тебя, не молчи…
* * *
…И Ты стояла, грустная слегка,
И, колыхаясь тенью над волною,
Твоя из счастья тканная рука
Прощалась с недосказанной любовью...
* * *
Но гораздо чаще и охотнее
Карен пишет о счастливой любви.
Каждое из таких стихотворений отличается внутренней гармонией и особой прелестью образов, перетекающих один в другой.
КАК СНОВИДЕНЬЕ
Мерцает свод, и дымка над рекою,
И дремлет у дороги хвойный лес.
Мы счастливы,
Мы счастливы с тобою,
И счастье это сыплется с Небес.
В морозном зеркале творится отраженье
Из белых крон, из звездной глубины,
Где я и ты приведены в движенье
На выдохе божественной страны.
Нам суждено средь снегопада сгинуть
И, очутившись в ласковом плену,
Из белоснежной раковины вынуть
Щемящую до боли тишину.
И в сопричастьи легкого паденья,
Средь миллионов хрупких этих страз
Увидеть целый Мир, как сновиденье,
В котором счастье сыплется на нас…
* * *
Эти стихи пропитаны музыкальностью. Кажется, что они - слова изысканного романса, музыка которого вот-вот зазвучит где-то рядом. Между тем, ни одно из подобных стихотворений Карена - а у него их много - пока не положено на музыку. Будем надеяться, что это обязательно произойдет, даже несмотря на то, что сегодня “в тренде” другие ритмы..
Современная “любовная” лирика переполнена сексульностью разного вкуса, а чаще дурновкусия (название “любовная” здесь весьма условное, так как в большинстве случаев речь идет не о любви, а исключительно о физиологии). У Карена немало стихов, содержащих скрытую или откровенную эротичность. Но при всей своей откровенности, такие стихи всегда безупречно эстетичны. Его любовную поэзию можно принять за эталон и обучать на ее примере критериям отличия высокого искусства от пошлости и порнографии представителей любых комитетов по нравственности и цензуре.
ЕДИНСТВЕННО ЖЕЛАННОЮ БЫЛА
Пружинились блаженные стволы,
Сонливой негой высоты касаясь.
И Ты, от тяготенья отрекаясь,
В полёт звала движеньем головы.
…
И, Небом наполняясь, зеркала,
Светили Мир и тайну сотворенья,
И Ты - средь Высоты Богоявленья
Единственно желанною была…
* * *
В полном соответствии с заветами “Песни песней” секс в поэзии Карена является важной и неотъемлемой, но все же второй по значимости частью человеческих отношений. Именно человеческих, во всей их полноте: духовности, слиянии душ, за которым закономерно следует слияние тел и единение судеб.
Замерла Ты...
Время полночь
И ветер нечаянный,
И качнулась у дома сирень,
Прикоснувшись к стене
опечаленно.
Замяукала чёрная тень...
Над тобой небосвод
Тайной россыпью -
Угольки откровений и грёз.
Ты вошла в мою жизнь
Мягкой поступью,
Ты уже из неё не уйдёшь...
У воды, отраженьем отмечена,
Златовласая смотрит Луна.
Ты с моею Душою повенчана,
От моих поцелуев пьяна...
И прозрачной ночи колебания,
И прохладного берега вздох.
Ты - моё непростое желание,
Ты - мой самый задумчивый Бог…
* * *
Всем своим замечательным любовным циклом Карен Самунджян
утверждает истину о том, что
“только влюбленный имеет право
на звание человека”.
(А.Блок)
Подводя итог, замечу только, что поэзию Карена можно назвать интеллектуальной.
Она всегда - словно бы мессендж, обращенный к единомышленнику, тому, кто привык размышлять о смысле жизни, законах мироздания, о времени и о себе.
И наапоследок не могу не привести стихотворение, которое в полной мере можно назвать исповедью поэта.
Жизнь моя - смерть.
Тот, кто горечь познал чужбины,
Кто порвал голос на острие слога,
Тот, кому вы кричали:
“Двужильный,
Найди-ка и мне моего Бога!”
Я, словно ветер,
Нога в стремя,
Ноздри коня хрипотой дышат
Тот, кто своё перегнал время,
Тот, кого будущее услышит.
В этом потоке не быть живу…
Люди как люди, но нет веры.
Взялись мою задушить лиру,
Перетянув ей гортань нервом.
Больше всего я хочу правды.
И о другом не идет речи.
Знаю, что мне не везде рады,
Знаю, что лгать без меня легче.
Да, я двужильный,
Я - сила тока.
Да и за мной - легион целый…
Я подсеку этот Мир рогом,
Я разорву этот свет Белый!
Тот, чьё место одно - горе,
Тот, чья обитель – войны и дрязги,
Тот, кого с Верою - всегда двое.
(А черти эти - так, для острастки)...
Примешь на грудь, и Душе легче.
На Душу примешь,- привык к яду.
Я не окончен. Я бесконечен.
Жизнь моя,- смерть и любовь кряду...
* * *
Вот такие дышащие страстью строки.
Они доверчиво исповедальны.
Они - своеобразный манифест творчества.
И еще они - полное внутреннего благородства прозрение судьбы своих произведений.
В последнем двустищии, как в голограмме, отражена суть каждого настоящего художника в самом широком значении этого слова.
“Я не окончен. Я бесконечен.
Жизнь моя - смерть и любовь кряду”.
Наталия Стеблюк,
август 2023 г.
иллюстрация - картина Карена Самунджяна “Гений”.