«Не возвращать и не приобретать,
по мере всех возможностей обильных, –
так будет легче сосуществовать
в макроразмерах всех миров крутильных
и воссозданий праведных чудес
внутри забавных обезьянних знаков,
чей не передаваем интерес
к тому, что камень всяк не одинаков.
И ветер разный, и, прильнув щекой
как будто бы к персидской очень шторе,
вдруг замечаешь, что над головой
летают счастье и немного горя.
Давно сама не нарушалась тишь, –
ей помогают все как только могут, –
и гнал бумаги палкой Кибальчиш,
уверенный, что уж его не тронут.
Не тронули, поскольку он весь свой,
при документе с гербовой печатью,
большой и, безусловно, правовой, –
с какой из многих и не скажешь стати.
Стремилась кровь вдоль жизни и спины,
нагретой ею и немного Солнцем, –
они разогревать ведь всё вольны
и за оконцем, и перед оконцем.
Всё было о былом, а то – сейчас,
перед картиной хомо-питекантро.
Причин всего не знают даже сглаз
и очень непосредственная мантра».
Такими были записи тех дел,
которые хранятся в сейфе века.
А питекантроп – тот давно истлел,
оставив за себя се человека.