В России был целый ряд великих пророков. Кто-то писал о потерянной чести, как А.С.Пушкин. Но честь сегодня ни для кого ничего не значит, как и сам Пушкин. Кто-то писал о "Мертвых душах" как Гоголь. Но мертвых душ стало столько, что этот роман уже перестал быть смешным. А продолжение этого романа о возрождении России, так и погибло в огне. Кто-то писал о бессмысленности всех войн, их мелочностью, мерзостью перед бесконечностью вечного неба, перед вечными моральными истинами. О ничтожестве "великих" наполеоновских карликов, развязывающих смертоубийственные войны, перед Богом. Но, как говорит пропагандист Незворов, только сумасшедший станет в наше время читать "Войну и мир" Толстого. М.А.Булгаков написал роман о трусости и пилатщине, но трусость и пилатщина вызывают некомфортное чувство в современных сердцах, трясущихся от страха. Им сейчас не до Ершалаимского невинно казненного философа..
Один из великих русских пророков - Ф.М.Достоевский. Некоторые из его самых таинственных комментариев о сути русской души, я стал понимать только сейчас. Это очень странно. Только в наше время, когда обнажилась истинная суть программы, засевшей глубоко в корне нации, по неизвестной причине возомнившей себя великой, стали понятны забытые страницы Достоевского.
Вот одна из них. Лев Николаевич (не Толстой) разговаривает с Рогозиным.
И ставит диагноз русской душе.
"Князь сошел одну ступень и обернулся
-- А насчет веры, -- начал он, улыбнувшись (видимо не желая так оставлять Рогожина) и, кроме того, оживляясь под впечатлением одного внезапного воспоминания, -- насчет веры я, на прошлой неделе, в два дня четыре разные встречи имел. Утром ехал по одной новой железной дороге и часа четыре с одним С--м в вагоне проговорил, тут же и познакомился. Я еще прежде о нем много слыхивал и, между прочим, как об атеисте. Он человек действительно очень ученый, и я обрадовался, что с настоящим ученым буду говорить. Сверх того, он на редкость хорошо воспитанный человек, так что со мной говорил совершенно как с ровным себе по познаниям и по понятиям. В бога он не верует. Одно только меня поразило: что он вовсе как будто не про то говорил, во всё время, и потому именно поразило, что и прежде, сколько я ни встречался с неверующими и сколько ни читал таких книг, всё мне казалось, что и говорят они и в книгах пишут совсем будто не про то, хотя с виду и кажется, что про то. Я это ему тогда же и высказал, но, должно быть, неясно или не умел выразить, потому что он ничего не понял...
Вечером я остановился в уездной гостинице переночевать, а в ней только что одно убийство случилось, в прошлую ночь, так что все об этом говорили, когда я приехал. Два крестьянина, и в летах, и не пьяные, и знавшие уже давно друг друга, приятели, напились чаю, и хотели вместе, в одной каморке, ложиться спать. Но один у другого подглядел, в последние два дня, часы, серебряные, на бисеpном желтом снурке, которых, видно, не знал у него прежде. Этот человек был не вор, был даже честный и, но крестьянскому быту, совсем не бедный. Но ему до того понравились эти часы и до того соблазнили его, что он наконец не выдержал: взял нож и, когда приятель отвернулся, подошел к нему осторожно сзади, наметился, возвел глаза к небу, перекрестился и, проговорив про себя с горькою молитвой: "Господи, прости ради Христа!" -- зарезал приятеля с одного раза, как барана, и вынул у него часы.
Рогожин покатился со смеху. Он хохотал так, как будто был в каком-то припадке. Даже странно было смотреть на этот смех после такого мрачного недавнего настроения.
-- Вот это я люблю! Нет, вот это лучше всего! -- выкрикивал он конвульсивно, чуть не задыхаясь. -- Один совсем в бога не верует, а другой уж до того верует, что и людей режет по молитве... Нет, этого, брат князь, не выдумаешь! Ха-ха-ха! Нет, это лучше всего!.."
****
Прошло столько лет. Но этот дьявольский смех Рогозина стал еще громче. Он хохочет над всей Россией. .. До того верует, что и людей режет по молитве.... Ха, ха,ха... Он падает на пал. Одержимый дьяволом, который давно сбросил свои маски, он катается от смеха по полу. Его ножичек все еще ждет своего часа в какой-то исторической книжке. И ни Лев Николаевич с его истошными криками и разбитой вазой, ни его подаренный крестик уже не спасет ни Настасью Филипповну, ни кого либо еще.
****
Но это не самый главный эпизод. Самый главный эпизод, который преследовал Ф.М.Достоевского, стоит чуть выше. И я никогда не мог его понять. Что за странность? Что за труп Христа с трупными пятнами? Что за крамола?
И только сейчас, наблюдая умершую, в корне мертвую, покрытую трупными пятнами РПЦ, поправшую все заповеди Христа, все заповеди Нагорной проповеди, побратавшуюся с антихристом, я стал понимать Достоевского. Что он чувствовал и о чем думал.
Увы, его "Бесам", "Легенде о Великом инквизиторе" суждено было сбыться.
Великие русские писатели-пророки надеялись и мечтали, что своими пророчествами они заставят одуматься небольшой народ, имеющий странную тягу к пролитию невинной крови во имя дьявольских идеалов и постоянно восстающий против Бога.
Увы их мечтам не суждено было сбыться.
Невольно, великие русские классики подписали приговор тем, кому они пророчествовали.
Святая Русь???? Только воистину ослепший, бесноватый, прослуживший целый век сатане народ, не читавший ни одного своего классика, мог назвать себя святым. Впрочем, все это уже было около 2000 лет назад...
Вот ваша вера, говорит Достоевский.
Вот это страшное описание. Описание давно избитой, окровавленной, распятой и умершей истины. Истины со стеклянными мертвыми глазами, кровоподтеками, лицом, искореженным страданием....
****
"Рогожин вдруг бросил картину и пошел прежнею дорогой вперед. Конечно, рассеянность и особое, странно-раздражительное настроение, так внезапно обнаружившееся в Рогожине, могло бы, пожалуй, объяснить эту порывчатость; но все-таки как-то чудно стало князю, что так вдруг прервался разговор, который не им же и начат, и что Рогожин даже и не ответил ему.
-- А что, Лев Николаич, давно я хотел тебя спросить, веруешь ты в бога или нет? -- вдруг заговорил опять Рогожин, пройдя несколько шагов.
-- Как ты странно спрашиваешь и... глядишь! -- заметил князь невольно.
-- А на эту картину я люблю смотреть, -- пробормотал, помолчав, Рогожин, точно опять забыв свой вопрос.
-- На эту картину! -- вскричал вдруг князь, под впечатлением внезапной мысли, -- на эту картину! Да от этой картины у иного еще вера может пропасть!
-- Пропадает и то, -- неожиданно подтвердил вдруг Рогожин. Они дошли уже до самой выходной двери".
****
"На картине этой изображен Христос, только что снятый со креста. Мне кажется, живописцы обыкновенно повадились изображать Христа, и на кресте, и снятого со креста, всё еще с оттенком необыкновенной красоты в лице; эту красоту они ищут сохранить ему даже при самых страшных муках. В картине же Рогожина о красоте и слова нет; это в полном виде труп человека, вынесшего бесконечные муки еще до креста, раны, истязания, битье от стражи, битье от народа, когда он нес на себе крест и упал под крестом, и, наконец, крестную муку в продолжение шести часов (так, по крайней мере, по моему расчету). Правда, это лицо человека, только что снятого со креста, то есть сохранившее в себе очень много живого, теплого; ничего еще не успело закостенеть, так что на лице умершего даже проглядывает страдание, как будто бы еще и теперь им ощущаемое (это очень хорошо схвачено артистом); но зато лицо не пощажено нисколько; тут одна природа, и воистину таков и должен быть труп человека, кто бы он ни был, после таких мук. Я знаю, что христианская церковь установила еще в первые века, что Христос страдал не образно, а действительно и что и тело его, стало быть, было подчинено на кресте закону природы вполне и совершенно. На картине это лицо страшно разбито ударами, вспухшее, со страшными, вспухшими и окровавленными синяками, глаза открыты, зрачки скосились; большие, открытые белки глаз блещут каким-то мертвенным, стеклянным отблеском. Но странно, когда смотришь на этот труп измученного человека, то рождается один особенный и любопытный вопрос: если такой точно труп (а он непременно должен был быть точно такой) видели все ученики его, его главные будущие апостолы, видели женщины, ходившие за ним и стоявшие у креста, все веровавшие в него и обожавшие его, то каким образом могли они поверить, смотря на такой труп, что этот мученик воскреснет?".