Лето пахло мячом, бузиною, поречкою,
целовались в кустах ближе к вечеру пары,
когда спелое солнце садилось за речкою,
пахли тихим дождём камни на тротуарах.
Мяч летел к небесам над антеннами, липами,
прямо в космос летел своим кожаным телом.
Из альтан виноградных херувимскими всхлипами
растекался в эфир вундеркинд Робертино.
Ночь сгущалась мгновенно, мячик таял во мгле,
фонари загорались в садах, на задворках,
сокровенная глубь открывалась в деревьях,
отзывались им тени на выцветших шторках.
Мяч уже не вернулся:
пропал на дистанции.
Из наполненных чаш голубые каскады
подлетали над парком, где как вечер, так танцы,
где в ночи остывали карусели, кометы.
Мяч повис наверху, а года раскрывались,
как моря штормовые, как сухие пустыни,
и всю ночь до утра всё вращались, вращались
и скрипели, грустя, /в тоске карусели пустые…
Поречка - так в народе называют красную смородину. "Поречкой" её называют потому что она в диком виде растёт вдоль берегов рек. А ещё её называют "Иванова ягода". Созревает она к 24 июня - Иванову дню.
Елегія шістдесятих
Літо пахло м’ячем, бузиною, порічкою,
в надвечірніх кущах цілувалися пари,
і коли стигле сонце сідало за річкою,
пахли тихим дощем кам’яні тротуари.
М’яч летів до небес над антенами й липами,
шкіряне і космічне буле його тіло.
З виноградних альтан херувимськими хлипами
розтікався в ефір вундеркінд Робертіно.
Ніч густішала вмить, м’ячик танув у темряві,
загоралися лампи в садах і на ґанках,
потаємна глибінь відкривалась у дереві,
озивалися тіні на бляклих фіранках.
М’яч уже не вертався:
пропав на дистанції.
З переповнених чаш голубі водомети
пульсували над парком, де щовечора танці,
де холонули в ніч каруселі й комети.
М’яч повис угорі, а роки розгорталися,
мов солоні моря, мов піщані пустелі,
і до ранку для нас, ніби світ, оберталися
і скрипіли порожні сумні каруселі…