Сентябрь 1939
Когда их так много, скорбящих,
Когда горе стало всеобщим и выставлено
На показ целой эпохе и
Нашему хрупкому сознанию и страху,
О ком нужно говорить? Каждый день они умирают
Рядом с нами, те, кто был добр к нам,
Понимая, что этого не достаточно, что
Надо стать еще немного лучше.
Таким был этот доктор: даже в 80 лет он хотел
Думать о нашей жизни и ее неуправляемости, из которой
Выходит столько угроз в будущем,
Требующих покорности.
Но ему отказали в его желании; он закрыл глаза
На последнюю нашу картинку,
На проблемы, стоящие над нами как родственники,
В недоумении и зависти.
Потому что вокруг него, до самого конца,
Были те, кого он изучал, нервные ночи,
И тени, все еще ждущие, когда можно прорваться
В светлый круг его сознания;
Он ушел вместе с разочарованными, когда его забрали
От своего старого увлечения
В английскую землю,
Знаменитый еврей, умерший в ссылке.
Только Ненависть осталась счастливой в надежде
Расширить его практику, и его редкая клиентура
Думающая, что она может вылечится убийством
И закапыванием пепла в саду.
Они все еще живы, но он изменил мир,
Просто оглядываясь назад без предрассудков;
Он помнил все как старик,
И он был честен как ребенок.
Он не был хитрым совсем: он просто сказал
Несчастному Настоящему: читай Прошлое
Как стихотворение на уроке поэзии;
После чего Настоящее запнулось
На строчке истории, в которой начались обвинения,
И вдруг он понял, откуда все началось,
И какой богатой была жизнь и какой глупой,
И как надо простить жизнь и стать кротким,
Он был способен подойти к Будущему как друг
Без вороха извинений, без
Маски праведности или
Стыдливой фамильярности.
Не удивительно, что древние культуры тщеславия
В его разоблачительных техниках предвидели
Падение принцев, коллапс
Их паттернов денежной фрустрации.
Если бы ему удалось, Главная Жизнь
Могла бы победить, монолит
Государства был бы разрушен и предотвращен
Сговор мстителей.
Конечно, они призвали Господа, но он пошел своим путем,
Среди таких Потерянных Людей как Данте, до самых
Вонючих ям, где ущемленные
Вели жизнь отверженных.
И показал нам, что такое зло: не Дела, как мы думали,
За которые наказывают, но наше неверие,
Наше бесчестное отрицание
Похотливости насильника.
И если некоторая доля автократичной позы,
Патерналистская жесткость, которой он не доверял,
Могла сквозить в его стиле и чертах,
Это была защитная реакция
Человека, который так долго жил среди врагов;
И если часто он ошибался и временами звучал абсурдно,
Для нас он был больше, чем личность,
Но целым континентом мнений,
На котором мы проводили наши жизни;
Как погода, он мог или помочь или расстроить,
Некоторым это было тяжело,
Тираны пытались
Использовать его, не слишком понимая его.
Он спокойно исследовал все наши привычки взросления;
Он поднимал их, пока уставшие в самых
Отдаленных местах, самые несчастные
Не почувствовали изменения в своих костях и не повеселели,
И несчастный ребенок в своем маленьком Государстве,
И домашний очаг, где свобода исключена,
И улей, в котором мед - это страх и тревога,
Не почувствовали себя спокойнее и были ободрены побегом;
И когда они лежали в траве нашего безразличия,
Сколько давно забытых объектов
Открыты его ободряющим взором
И возвращены нам и снова сделаны драгоценными;
Игры, которые мы должны были оставить, когда вырастаем,
Маленькие шутки, над которыми мы не смели смеяться,
Рожи, которые мы строили, когда никого не было.
Но он хотел от нас большего: свобода
Часто означает одиночество; он соединял
Эти две неравные половины
С помощью чувства справедливости.
Всегда стремился расширить волю и ум,
То, что человек слабый использует только
Для пустых ссор, отдавал
Сыну богатство материнского чувства.
Но он хотел, чтобы мы помнили и были благодарны
Прежде всего за ночь,
Не только за чувство удивления
Которое она нам дарит, но также
Потому что она нуждается в нашей любви:
Потому что ее восхитительные существа смотрят на нас
Грустными глазами и просят, чтобы мы шли за ними;
Они тоже отверженные, и тоже хотят будущего
Которое в наших силах. Они тоже хотят радоваться,
Если им позволят служить таким же просветленным как он,
Даже выдержать крик "Иуда",
Как его выдержал он и выдержать все, чтобы служить.
Один рациональный голос умолк; над могилой
Вся семья отпевает дорогого человека.
Грустный Эрос, строитель городов,
И плачущая анархистка Афродита.
* * *
W.H. Auden
In Memory of Sigmund Freud
vip10/09/2023
"Грустный Эрос, строитель городов,и плачущая анархистка Афродита"...