в здравости сознания непосредственности детской воспоминания выдавливались вовсе не полем, но цветами вросшими, брошенными
потерявшись во времени, здоровой рослости с мельтешащими руками детскими или сколько раз врастания в подножие и поднебесье, срастались по памяти, не перечесть честностью врождения жизней впитанных
радость
действа эпилогового с невозможностью предстать на зов публики с воскликами прошениями, но сто'ящими силуэтами фигурными, фигурально, оставалось закулисным, лишь овации выброшенных в ветер ароматов сорванных с пестротами уложенными под ноги увяданием с памятью - "росли и попадали"
собирались в пригоршню наивностью молчанием выброшенными по следу ровному в жгучее, но мертвецки хладое, мраморность смольную, подножием вымощенное устилалось по поводу в невозвратное кругосветное, рассыпалось в ненужное, в дань уважения, бесполезное, но приятное, видимо, какое же заблуждение спустя провалы по времени иметь в руках уже омертвлённое, но ещё достаточно в силе сопротивления дарить распрекрасное, врождённое, без поводов, особенно расстояния расставания
так и топтались местечковые ногами неповзрослевшими о ковер ручной сотканный оборванным естественной горечи сентиментальности,
так и ропталось устами младенческим о подлости уцелевшей и попытками спасения красоты от неизбежной невозможности отдаться в руки забвением, с улыбкою в охапку обоюдности
страх
возвращения одержимости взросления с пути не весть откуда в пенаты р'одные пониманием застрявшим где-то сверху поволокой пронизывающее прямо сердце пуповины на ковёр усталости устланный мастью в чёрный все тем же, остатками печали слёз пролитых с выступившей солью под ногами, безжизненно уколом в сердце, инстинктом сохранения тех кто не потерей, но страхом упустить в моменты выпадений с появлением как само собой из ничего, случившегося, просто, с содроганьем, как только снова под ногами разбросанный ковёр цветов просачивался