Жизни простая пьеса...
***
Жизни простая пьеса.
Действия вовсе нет.
Смотрит без интереса
только луна в лорнет.
Действующие лица:
дерево и балкон,
солнце, окно и птица,
фото вместо икон.
Жизни простая пьеска.
Критик бы поносил.
А на другую — с блеском –
нет уже больше сил.
Ветер, раскрывший двери.
Лампочка в тишине...
Но Станиславский – верю –
«Верю», – сказал бы мне.
***
Жизнь проходит мимо и вне,
не задев кровоток.
Но это лучше, чем если по мне,
как паровой каток.
Я сама выбираю, что
в жизнь свою пропустить,
ибо в цирк этот шапито
душу мне не врастить.
Мир мой собственный тих и мал,
но по милу хорош.
Луч заката так нежно ал,
а луна словно брошь.
По касательной жизнь скользит
и навылет пройдёт.
Словно капля дождя висит
и вот-вот упадёт.
Я иду налегке, легка.
Тише, жизнь, не долдонь!
Прикоснись – но слегка, слегка,
как родная ладонь.
***
Прожить бы жизнь по касательной,
чтоб дни не казались злы –
не раниться обязательно
об острые их углы.
Помягче и обходительней,
полегче суметь бы жить.
Соломкой предупредительно
пути свои обложить.
Но нет, овалы не жалуя,
шагала я напролом,
не сглаживая, не жалуясь,
сквозь бури и бурелом.
Не получалось шёлково.
Копился больничный лист.
«Не проживёте долго Вы», –
сказал мне эндоскопист.
Найдёшь ли конец в ковиде ли,
иль сердце получит сбой –
такая уж плата, видимо,
за то, чтобы быть собой.
Душа в синяках и ссадинах,
похожа на решето.
Ну, а зато мне дадено
божественное Ничто.
Само вещество поэтово,
не гаснущий огонёк…
А что я имею с этого –
кому-то и невдомёк.
***
В конце обязательно каждый прощён,
всё хорошо, легко...
Если плохо – значит, ещё
до конца далеко.
Мы всё ждём свои чёрные дни
и худого конца.
И откладываем на них
улыбки свои с лица.
А надо просто знать, что в конце
всё всегда хорошо.
Не меняется жизнь в лице,
что бы ни произошло.
Слёзы свои сотри со щёк –
в конце идут под венец.
А если плохо – значит ещё
далеко не конец.
***
Не причитаю: где ж ты,
даль превращая в близь.
Я собираю надежды,
которые не сбылись.
Свадебные одежды,
праздничные слова…
Умершие надежды
как сухая листва.
Их у меня гербарий,
бабочки на игле…
Боже меня избави
оглянуться во зле.
В сердце вбираю нежно
то, что жизнь не дала…
Слава тебе, надежда,
что хотя бы была.
Слёзы божьей росою
светятся на челе.
Я танцую босою
на разбитом стекле.
За радость, взятую из книг...
***
Подножный корм, нехитрый пир...
Не важно, что чего-то нету.
Я этот выморочный мир
приму за чистую монету.
Мне то, что есть, не по плечу.
Всё непонятно как младенцу.
Я вижу то, что захочу
и без чего не выжить сердцу.
За радость, взятую из книг,
за всё, что мог сказать бы мне ты,
за каждый несказанный миг –
плачу я чистою монетой.
***
Я упиваюсь мигом,
словно вином со льдом.
Я примеряю книгу,
словно она пальто.
Как на меня пошито.
Ну до чего ж о том!
Всё это пережито.
Прожито животом.
Книгою кто окликнут –
с миром скрепляет связь,
новым каким-то ликом
к жизни оборотясь.
Я не скажу, какая
книга была в руках.
Но от неё легка я,
плаваю в облаках.
И примеряю к сердцу –
впору ли – посмотри!
И отворяю дверцу
к радости – изнутри.
***
Что ж ты, Ларина Танечка-Таня,
Е. Онегина не дождалась?
Ну зачем ты, Каренина Аня,
ведь могла бы пожить ещё всласть?
Для чего ты, Наташа Ростова,
изменила Андрею тогда?
Ах вы, девочки, что же вы, что вы
выбирали свой путь не туда?
Я несла на себе их вериги,
примеряя дворянский уклад,
и хотелось мне все эти книги
переделать на собственный лад.
Я бы вышла за князя Андрея,
а Онегина вечно ждала.
И к Каренину, хоть он старее,
я б вернулась, и с ним бы жила.
Я б дуэли решила без крови,
я бы Каю не сыпала лёд...
Но увы, Бог бодливой корове
не случайно рогов не даёт.
***
Я не доставлю горю кайф – не накормлю слезами.
И обо всём, как Скарлетт, я подумаю потом.
Я что-то сделаю слегка с глазами, с волосами,
поставлю чайник и возьму любимый в руки том.
Нет лучше места на земле, чем дом мой одинокий.
В нём кухня, спальня и балкон, везде мне хорошо.
Как каждому здесь уголку обязана я многим...
Да, были слёзы, смерть была, но это всё прошло.
Ах, милый Августин, прошло… Уже не будет лучше.
Но есть ещё по ком болеть и радовать кого.
Не принимайте жизнь всерьёз, она – счастливый случай.
Имеет смысл одна любовь, а больше ничего.
И я люблю свою любовь и помню что есть мочи.
И верю, что она меня когда-нибудь найдёт.
Я начинаю ждать с утра и жду до поздней ночи.
И засыпаю с мыслью я, что утром всё придёт.
***
Дождик шёл, шелестел, нашёптывал,
закрывая небес экран,
что во мне сохранён скриншотами,
чтоб никто его не украл.
Не беда, что вокруг убого всё –
и в тиши, и в ночной глуши
достаю из себя как фокусник
всё, что надобно для души.
Лишь почую слегка неладное –
как лекарство глотаю впрок
десять капель дождя прохладного,
Пастернака десяток строк.
Это сумеречное облако,
нежно-розовые мазки...
И вытаскиваю, как волоком,
жизнь из холода и тоски.
А пригасится чуть горение –
распахну окно до зари,
и сдвигается фокус зрения,
и меняется всё внутри.
Строй дворец из воздушных кубиков,
что прочнее любых основ,
словно краску из пёстрых тюбиков,
суть выдавливая из слов.
Чтоб играть дорогими смыслами,
на палитре смешав в одно
сладость мёда с плодами кислыми,
высь небес и земное дно.
***
Повырубится интернет,
сыграет в ящик зомбоящик, –
и вот меня как будто нет,
одна как перст в безлюдной чаще.
«Вы не одна. Заявок тьма.
Гроза всё вывела из строя».
Но у себя-то я одна,
и мысленно виновных крою.
«Отрезан кабель во дворе».
«В подвал нет доступа с подъезда».
А я отрезана, отре-
зана от мира, и отрез тот
прошёл по сердцу и уму…
Заметили ль потерю друга?
Не пожелаю никому
такого замкнутого круга.
Нет интернета и ТиВи,
не знаю, что с войной и миром.
Но я в кругу своей любви
и книг, куда вопьюсь вампиром.
Под светлым облаком стиха,
мечтая, радуясь, горюя,
живу, неслышна и тиха,
и мир свой собственный творю я.
Гроза – предупреждение всем нам...
***
Полгорода лишила интернета
гремящая июльская гроза,
но слава богу, не войны вендетта,
что не её послали небеса.
Я вздрагиваю от удара грома
и закрываю в ужасе глаза,
потом смотрю – всё цело и здорово,
ну слава богу, это лишь гроза.
Пусть гром гремит и вся земля трясётся,
пусть по колено побреду в воде,
но пусть война лишь с нами не стрясётся,
война пусть не случается нигде!
Люблю грозу и в мае, и в июле,
но в то же время страх меня берёт –
как молнии пронзают, словно пули,
и гром сейчас мне сердце разорвёт.
Недаром утром вороны кричали
и кто-то в сапогах ходил по снам...
Гроза – предвестник многая печали.
Гроза – предупреждение всем нам.
***
О весна без конца и без краю...
О война без конца и без краю,
без конца и без краю война!
Не от крови земля ли сырая?
Эту чашу нам выпить до дна.
Мы попали в паучие сети,
нам привыкли без устали врать.
И рожаются малые дети,
чтобы было кому умирать.
***
Я зароюсь в небо головой –
может, так верней доходит мука?
Может, так скорей услышат вой,
как на полотне кричащем Мунка?
Где ты, мой невидимый колосс?
Бьюсь в тебя как в колокол я слепо.
Стену мне пробить не удалось.
Пробиваю головою небо.
***
Если мир превращается в тир,
а живое – в мишени для тира,
то представь, что ты яростный тигр
и расправься с хозяином тира.
Это подвиг, а вовсе не грех,
операция просто, не так ли?
Пусть слезинка ребёнка для всех
станет этой последнею каплей.
Если землю хотят обнулять,
поколения кровью замазав,
что нам делать тогда?! – Расстрелять!!! –
вскрикнул бы Алексей Карамазов.
***
Вечер вышел звёзд накрошить,
месяц – словно банан.
Всё, что здесь мне мешает жить –
я отправляю в бан.
В прорву, прочь, к собачьим чертям,
к чёртовым матерям,
всех, кто дорог и мил властям,
верящих новостям,
кто привык на вождя уповать,
книг не видит в упор,
кто за деньги рад убивать –
в бан, и весь разговор.
Всех, кто всюду суёт свой нос,
держит шире карман,
кто строчит от души донос –
в баню, в болото, в бан!
А оставляю с собою тех,
с кем мы вместе во всём,
делим трудности, слёзы, смех,
сердце своё несём.
В небе лунный расплылся блин,
время идти ва-банк.
Все, кто жить мне мешает, блин,
лесом идите в бан!
***
«Я и там не нужна, я и тут невозможна», –
говорила Марина, уехав в Париж.
Да, прижиться поэту хоть где-нибудь сложно,
если крылья даны – то над миром паришь.
Что чужбина, обочина или задворки –
всюду клин, безъязычье иль воткнутый кляп.
Не была бы своей ни в Москве, ни в Нью-Йорке
та, за кем был и Бога, и чёрта пригляд.
Я не верю в над вечным драконом победу,
понимаю сказавших России: адьё.
Только я из неё никуда не уеду.
Что-то держит меня тут, до боли своё.
Лишь моё, обжитое душою пространство,
что не тронуть руками, не выпить, не съесть.
И не может не ранить чужое злорадство,
когда щепок над рубленным лесом не счесть.
Мне не нужно фурора любою ценою.
К пене зла на губах тот приводит искус.
Руки прочь от любви, от любимого мною!
Пусть все пушки заткнутся при голосе муз.
В толпе
***
По улицам, полным печальных людей,
иду, не замечена ими.
Душа, не отчаливай, не холодей,
неси своё гордое имя.
Тебя узнаёшь по сиянью в толпе,
как облик свой нежишь и холишь.
И как одиноко б ни было тебе –
но ты до толпы не снисходишь.
Горжусь как трофеем, добытым в бою,
что ты, сохранившая целость,
легко превращаешь ненужность мою
в единственную драгоценность.
***
Путь у всех нас неодинаков
и куда заведёт, маня?
Как узнать среди множеств знаков
те, что посланы для меня?
Лист кленовый в ладонь воткнётся
иль звезда подмигнёт с небес –
всё в душе в ответ встрепенётся,
за деревьями виден лес.
Этот мир не чужой – лишь новый,
незнакомый ещё со сна...
И поймёшь лишь зимой суровой,
что внутри навсегда весна.
Ночь темнее – перед рассветом,
чем черней – тем видней звезда.
Если помнить всегда об этом –
будешь счастлива навсегда.
***
Я клин не вышибаю клином –
любой хорош, что был со мной.
Один — полётом журавлиным,
другой – синицею родной.
Один сдувал с меня пылинки,
другой был мне как господин.
Носила юбку шестиклинку –
все клинья были как один.
Средь шумного кружилась бала...
Все радовали глаз тона.
И я любить не уставала.
Душа меняла имена.
Но мышка хвостиком вильнула –
и раскололась разом твердь...
Большую жизнь перечеркнула
такая маленькая смерть.
Но даже там, поверх унынья,
поверх могил сияет взор...
Любви не вышиблены клинья,
а составляют в ней узор.
Одна звезда другой не хуже,
пусть расцветает сто цветов.
И каждый клин бывает нужен,
когда он вклиниться готов.
Улов сегодняшнего дня...
***
Улов сегодняшнего дня:
два-три звонка, стихотворенье,
фильм, озадачивший меня,
и чай с малиновым вареньем.
Прогулка в ближний гастроном,
удачно купленная рыбка,
и вдруг обдавшая теплом
чужая встречная улыбка.
Лицо, знакомое давно,
цветок раскрывшийся на клумбе,
и лучик, что проник в окно
из облачно-небесной глуби.
Сварганенный хитро салат
и в лад ему капуста в кляре,
взамен курортов и палат –
балконно-книжный мой солярий.
Могу весь день перечислять
все те прекрасные фрагменты
и что-то даже переслать
через стихи любому френду.
Мал золотник, да дорог он,
по милу был мой день хорошим,
и вплоть до самых похорон
он будет с каждым днём дороже.
Цените свой любой денёк,
пенёк, что от него остался,
и даже крохотный намёк
на то, каким бы стать он мог,
но не сумел, хотя пытался.
***
Кого-то ждут дома родители, дети,
кого-то мужья и жёны.
Меня ожидают всемирные сети,
ночник на столе зажжённый.
Меня ожидают углы обжитые,
мои незабвенные даты,
слова, что родные мои неживые
сказали мне тут когда-то.
Портрет на стене и заложенный Чехов,
цветок, что держится хрупко,
остывший чай и к нему печенье,
и – да, телефонная трубка.
Меня заждались непочатые строчки,
любимое «Tombe la neige»,
мои сновиденья, мечты, заморочки,
всё то, что ласкает и нежит.
Меня ожидает каштан над балконом, –
укрытье от летнего зноя, –
все те, кто по неким нездешним законам
прописаны вместе со мною.
Когда ухожу – свет оставлю в окошке,
чтоб было светлей возвращаться.
Там ждут меня – нет, не собаки и кошки –
наперсники и домочадцы.
Моё зазеркалье, моё виртуалье,
ты ближе, чем кажется людям.
И нам за любою кудыкиной далью –
видны, кого помним и любим.
***
Чашка выпала из рук.
Жизнь бы не разбить...
Всё, что вижу я вокруг,
хочется любить.
Хочется обнять, прижать
и оборонить...
Только б руки не разжать,
жизнь не уронить.
Как-то стало мало Бога...
***
Как-то всё вокруг убого.
Пуст душевный пьедестал.
Как-то стало мало Бога.
Или Бог поменьше стал.
Или выросла потреба
в чём-то чистом и большом...
Дайте мне двойного неба!
Мне уж поздно пить боржом.
***
Облака как молоко...
Я гляжу им вслед.
Не волнуйтесь, там легко.
Там весна и свет.
С нами он, пока мы спим,
это всё не бред.
Каждый тем, кем был любим,
будет обогрет.
Там навеки приютят
близкие, друзья.
И простят тебе, простят,
всё, чего нельзя.
***
Вначале было слово.
А что будет в конце?
Бог, видя столько злого,
изменится в лице.
Позёмкою метельной
стирая путь земной,
с небесной колыбельной
склонится надо мной.
Увижу я в печали,
лилово-голубой, –
в конце, как и в начале,
любимую любовь.
Четверостишия
***
Я на ветру стою одна
под взглядами планет.
А небо выпито до дна
и истины там нет.
***
Считалась Золушкой вполне,
танцующей до полночи,
пока карета стала не
каретой скорой помощи.
***
И ты увидишь, что храним
перед лицом Господним,
когда ты предстаёшь пред ним
как есть, в одном исподнем.
***
Мой сквер, во что тебя превратили,
ты весь в плакатах в военном стиле:
война до победы, крымнаш,
за родину жизнь отдашь?
***
Да, кукушка, это нам расплата
за молчанье горькое внутри.
Ну и ладно, ни кукуй, не надо.
Просто так со мной поговори.
***
Пытаться, победив цейтнот,
над хаосом парить,
из общего набора нот
мелодию творить.