— Леонид, — бородач вытирает выступившую испарину со лба. — Леонид, сегодня же суббота, на работе никого нет.
— Что ты, дядя Космач, — удивляется его неосведомлённости Лёнька, — там всегда кто-то есть. Дежурный, например.
— Есть, да не про нашу честь! — С отчаянием говорит тот. — Так нам дежурный и сказал про твоего отца: куда поехал, зачем поехал? Про то только командованию известно. А кроме никто ничего не скажет, даже если знает.
Окончательно запутавшись, он беспомощно смотрит на Лёньку.
— Чего же ты так волнуешься? — Лёнька усаживается рядышком. — Я не маленький, могу до понедельника подождать. Только ты с мамой больше не шепчись и дай мне честное слово, что мы именно с тобой вместе пойдём к папиному командиру! И у него всё узнаем. Даёшь честное слово?
Дядя Космач отворачивается от ясного взгляда мальчишки и долго молчит. Затаив дыхание, Лёнька ждет, что скажет ему старший друг.
— Не могу я тебе, родной, такого слова дать, — буквально вы¬давливает из себя он, — не пойдём мы к командиру... твой папка... – он мучительно подбирает слова, но, не найдя ничего путного, отчаянно машет рукой. — Ушёл он от вас!
— Куда ушёл? — Удивляется Лёнька.
— Я сам всего не знаю, — глухо говорит дядя Космач. — Прости меня, сынок, за такие слова. Врать я не обучен. А маме, видно, не под силу тебе такое сказать.
— Ты врёшь всё, — брезгливым шёпотом произносит Лёнька. — Не трогай меня! — Отстраняется он от его руки.— Врун ты, больше никто! Да если хочешь знать, папка мне говорил, что жить без меня не сможет. Что умрёт без меня! И я без него умру.
Трясущимися руками бородач начинает собирать рюкзак. Лёнька без единого слова наблюдает за ним разъярённым зверьком.
— Дожил, дожил! Кто меня за язык тянул? — Сокрушённо бормочет он, чтобы хоть что-то сказать. — На старости лет брехуном заделался.
Он затаптывает костёр, закидывает рюкзак за спину, поворачивается и тяжело шагает по сугробам.
В машине Лёнька забивается в самый дальний угол на заднем сиденье. За всю дорогу они не говорят друг другу ни слова. У самого дома Лёнька почти на ходу выпрыгивает из машины и кричит вслед перепуганному дяде Космачу:
— Не приходи к нам больше! Никогда не приходи!
На кнопку звонка он жмёт непрерывно. Дверь открывается, в проеме появляется мама. Одной рукой она пытается сорвать бигуди. Вздыбленные пряди зловеще покачиваются в струящемся из комнаты тёплом воздухе. Губы её начинают мучительно шевелиться, и он слышит свистящий шёпот:
—Папа приехал…
— Приехал! — Сын едва не сбивает её с ног, врывается в комнату и повисает на отце.
— Приехал! Надолго?! — Трётся он носом о его колючую щеку.
От отца пахнет, как всегда, кожей, табаком, облаками и ещё...
Лёнька отстраняется. От отца пахнет вином! Даже на своём дне рождения он пил только лимонад. Сам терпеть не мог пьяных. Мама всегда с гордостью говорила, что у неё сверх трезвый муж. Лёньке отчего-то становится не по себе, он тихонько высвобождается из отцовских рук.
Мама напряжённо стоит в дверях с набранной горстью бигуди. Мучительно улыбаясь, отец тянется к сыну. Мальчишка отскакивает к матери.
— Он пьяный, мама, прогони его... — Лёньку охватывает озноб.
— Что ты, Лёнька, — она прижимает его к себе. — Что ты говоришь?
Ей хочется подойти к мужу, но сын цепляется и не даёт сделать ни шагу.
— Прогони его, прогони его, — бормочет он как заведённый.
— Лёня, перестань! — Требует мама. — Не надо так говорить… ты же ничего не знаешь.
— Надо! — Выкрикивает Лёнька. — Он же ушёл от нас!
— Сынок! — закрывает ему ладонью рот мама. — Кто тебе это сказал? Сейчас мы тебе всё объясним…
— Кто надо, тот и сказал! — Грубо срывается Лёньки. — Зачем он к нам приехал? Мы ждали, думали, он на задании. Говорил, жить без нас не может, а сам... сам живой!
— Сынок, послушай меня, — отец безвольно опускает руки, — я тебе всё расскажу...
— Ты уходил от нас?! Уходил?!
— Уходил, но не так, как ты думаешь, — хрипло говорит отец.
— А я ещё своего лучшего друга брехуном обозвал. А ты... а ты... предатель ты, вот кто! Предатель! — Кричит он изо всех сил.
— Лёня, — успокаивает его мать.
— Предатель, предатель, предатель… — бьётся у неё в руках сын.
И проваливается в черноту. Завёрнутый в медвежью шкуру, он лежит на своей кровати и монотонно тянет:
— Холодно...
Голова его налита свинцовой болью. Лёнька всё время пытается приподняться, но голову тянет вниз — на раскалённые иголки, которыми почему-то усыпана вся подушка.
— Уберите иголки… — монотонно просит он.