Адам Мицкевич был романтик
и революционный волк.
По вероятности он странник.
Его стихи как будто шёлк
блестящего в сердцах успеха –
дорогостоящая веха
версификации удач,
а не какой-то дикий плач.
Любить науку предназначен,
но с добродетелью сердец,
с неоднозначностью колец
подполья молодых, инача
энтузиазма торжество,
когда всё общество черство.
Его стихи в открытом поле
наводят мысленно мосты
и нивелируют в нас доли
до вероятной чистоты.
Где светлые повсюду вещи,
что светятся из молний мещет
безвестного в округе дня,
и колокольчиком звеня
под вешним дождиком сомнений
без зависти тяжёлых туч,
с небесных ринувшие круч.
И, превращая жизнь в мгновенья,
мы видим перспективу лет,
которую открыл Поэт.
Сомнений нет. Одни печали
вокруг кружатся сентября,
когда себя царём считали
природы. Мысли огрубя,
я понимаю всю абсурдность,
невероятную в том трудность,
чтоб выполнить свои мечты,
не перспективность простоты.
Неординарность угасанья,
когда сожжённые мосты,
наводишь бесполезно ты –
напрасны все твои старанья,
потуги вовсе не нужны,
а меч пора вложить в ножны.