реальная потенция. они

Наташа Самурская
Хелена Фисои

чистая экзистенция. они 5.09.22

император
уже давно запутался зачем хотел их всех убить
что-то говорил другим, потом самому себе (когда всё пошло не так)
росла ярость - они не хотели умирать, сопротивлялись, каждый раз оставались живыми и становились всё сильнее
они начинали вызывать у него страх, потом ужас
тот ужас из детства

солдат
попал на эту бойню случайно
всё в его жизни казалось случайным
и теперь, когда его враги сопротивлялись, часть погибала, но другие становились намного сильнее
эта сплошная пелена нелепостей и случайностей в его голове
странным образом, всему вопреки, не то чтобы рассеивалась...
переставала быть абсолютной
...он вспоминал что-то хорошее, размытое из детства

философ
всегда понимал намного больше других
поэтому не имел иллюзий и практически - надежд
но когда
многих смерть обходила каким-то чудодейственным образом
самые страшные планы и угрозы не были приведены в действие
исчезали как роса на солнце
непокорённые становились сильнее, мудрее, милосерднее, непоколебимей
боролись и побеждали
он начинал... смеяться
весело, яростно, со слезами на глазах
смеялся над собой, своей "умудрённостью", над злом и смертью
как ребёнок

РЕАЛЬНАЯ ПОТЕНЦИЯ. ОНИ

ИМПЕРАТОР смотрел на народ, загнивающий с краю.
Это были ОНИ. И они убивать начинали.
Разрасталась аллея детей, где-то люди живые горели.
И от запаха крови ОНИ постепенно зверели.
И сказал император в экзистенциальном итоге
не «давайте дружить», а «идите ко мне, бандерлоги!»

ИМПЕРАТОР: Я голубь, но у меня очень мощные железные крылья.

СОЛДАТ не знает слов любви под метадоном.
Дрон сверху смотрит на него, а он на дрона.
Он свято верит: не уйти с пути и трассы
ему помогут курвы все, а им  –  матрасы,
ооны, наты и вообще все недонбасы.

Не только все должны понять и чётко взвесить,
что нэньке надо срочно дать эф-шишнадесять.
И пусть она такая мать, что ей всё мало,
она потом перекуёт всё на орала.

Когда придёт заветный час, увидит племя:
заколосится под луной в долине кремня
волшебной силы трын-трава, раздвинет тучи,
и будет с нами то грустец, то хохотунчик.

И нация навеселе в венке лавровом
с аминем в Лавре на Селе прославит Вову,
и фимиамом воскурит Мари Хуану,
и гопаками мы пройдём в отбитых храмах.

Но вдруг несут с небес  –  ку-ку!  –  предметы мщенья
солдату прямо на башку миг просвещенья.
Вселенная вокруг него грохочет грозно,
и до него дошло  –  за что. Но было поздно.

ИМПЕРАТОР: Если кто-то решил утонуть, спасти его невозможно.

ФИЛОСОФ:
Кружатся будто стаи мух
и размножаются, как крысы,
консенсусы и компромиссы.
И всё бы ничего, но двух  –
в итоге  –  не бывает истин.
И все дорожки и пути,
виляя или напрямую,
ведут в конце  –  как ни крути  –
ошуюю иль одесную.

Кто прав из тех, кто втянут был
в сию кровавую потеху?

ИМПЕРАТОР:
Мы пойдём, как мученики, в рай, а ОНИ просто сдохнут,
потому что даже раскаяться не успеют.

ФИЛОСОФ:
Он прав. И это знак судьбы.
И вдруг добавил: ибо...