Я хочу смеяться ярко
Я хочу смеяться чисто
Я хочу смеяться громко
Первобытно и лучисто.
Чтобы звёзды повечерья
Заплясали в хороводе,
И Луна взошла улыбкой
На лукавом небосводе.
Чтобы ты смеялась тоже
За животики хватаясь,
Потому что кто то пальчик
Показал от смеха маясь.
Чтоб враги смеялись в споре.
Корабли смеялись в море,
И подъезды, и проспекты,
Все! Везде! На всём просторе!
Чтобы все смеялись вместе!
Год и два, а может — двести.
Потому что мы смешные
И вращаемся на месте.
- Какой я старый!
Боги! Боги!
На этом роковом пороге
Из детства в зрелость
Я шагнул…
Как будь то ветер
Как то дунул
И перенёс меня шутя
В седое, взрослое дитя…
Так думал утренний мужчина,
Готовый встретить сорок пять,
Крутясь у зеркала бабиной,
Старался в памяти держать
Свои усталые морщины -
Протуберанцы прошлых лет,
Свои высоты и толщины,
Страстей своих следы побед.
Но тщетны волосы на пузе,
Залысины с ними в союзе,
И общий рыхлый внешний вид.
Он ни о чём не говорит
Живущему надеждой сердцу,
И им подвластному уму,
Да и мужчине самому,
Никак не больше двадцати…
Пяти, шести… Как ни крути,
А что имеешь то — в горсти.
Всё врут поэты и пророки,
Что навыдумывали строки,
О том, что миром правят сроки,
Паденья, взлёты и пороги,
И надо знать, где ставишь ноги,
Дабы искать свои следы
Подальше от лихой беды
И просто всякой ерунды…
Я — так согласен. Ну а ты?
Ничто мужчине эти бредни,
Решил отметить он намедни
Свои немножко сорок пять…
Но это — так… В уме держать,
Чтоб лишний раз не вспоминать.
Какое празднество без плана?
Ведь даже просто и романа
Ты не напишешь без него.
Застолье — дело тонокоё…
И план его созреть должён!
И до того, как рюмок звон
Аккордом первым прозвучит,
Обмозговать душа велит,
Что, как, и с чем на стол подать…
Что где купить… Откуда взять…
Куда поставить то, да сё…
И кто содеет это всё?
Свою любимую игрушку,
Свою жену, свою «старушку»
С начала надо — приласкать.
Вот первый пункт, куда бежать!
Помыв для праздника три раза
Героя моего рассказа,
С утра отправим целовать
Ту, что способна понимать,
Как миром этим — управлять.
А сами станем — размышлять…
Гл. 2
Бывают Люди! Люди — боги!
И им открыты все дороги
У них есть сила, страсть и цель.
Талант ли, гений ли,
Постель под вечер сладко
Их не манит…
И утром сон их не обманет…
Они — живут. Они — летят.
Везде, всегда, куда хотят.
Почти не ведая преград.
И хоть седины их печалят,
Но лет они не замечают.
Их жизни и смерть -
Или парад,
Где все о них лишь говорят
Или страданье изначальное ,
Которого достоин ад.
И на могилах их случайных
Одни лишь галки голосят…
Но здесь не то. Здесь муж обычный.
С рождения он всем привычный,
Уже потёртый, но приличный,
Пускай и с придурью различной,
Так ведь Россией взрощен лично,
А это даже — канонично.
Канон его мы знаем все.
Привержен вкусной колбасе,
Домашний кот и обормот,
Что мимо кошки не пройдёт…
Да и бутыль его зовёт…
Когда позволит день и год,
И дел житейских оборот.
Чуть — чуть читал, и что - то знает,
Об очень многом — понимает,
Как каждый, кто в стране живёт,
В которой бы другой народ
Застыл бы в ступоре на год,
Разинув удивлённо рот.
А этот — всё же — патриот,
И если оскорбят Россию,
Конечно морду не набьёт,
Но пасть охальнику — заткнёт.
С мамоной он не сильно дружен.
Не сильно рубль ему послушен.
Работы вечной вечный раб.
При этом к лени часто слаб.
И Бог ему не сильно нужен.
Но детям и жене он служит,
Хотя порой и где то кружит
Его душа и так и сяк.
Ему, что жизнь живёт, как птица,
Которой надо потрудится -
Добыть побольше червячка,
А иногда — и коньячка
Распить с таким же бедолагой…
Ему стареть — нужна отвага!
И в этом свете сорок пять…
Здесь есть о чём поразмышлять…
Гл. 3.
Ушли поэты золотые,
Оставив прошлое России
В своих стихах,
Где так легко
Найти природы молоко,
Где лес и дол
В повозке тряской
Уходит в небо с долгой лаской,
Степей былинных широта,
Дорог неспешных маета.
Бензина дети — мы — иные.
И города наши сплошные -
Бетон, стекло, и мудрено
Увидеть что нибудь в окно.
Итак, взнуздав свой лимузин,
Мужчина едет в магазин.
В кармане список в три страницы,
Поэтому мужчина злится,
Подруга верная его
Послала шопить…
Одного!
Сказав, итак мне много дел,
Сказав — итак ты — надоел.
Понятен смысл нам этой страсти
У женщины свои напасти:
Поняв, что мужу — сорок пять,
А им двоим — одна печать,
И стало быть ей тоже скоро
Унылой осени встречать
Дожди и слякоть…
Ну а в общем,
Решила женщина поплакать.
А нам велела — помолчать.
Гл. 4
Фундамент наших устремлений,
Эпохи денег дивный гений,
Торговый центр! Наш эпицентр
Живущих ныне поколений.
Раскинувшись привольно вширь,
Лежит богатства богатырь,
Зовёт стеклянными дверями
Всего на свете мир бескрайний…
Лишь для меня он тёмный лес.
Где за нос водит меня бес,
И я блуждаю между полок,
Как дети в первобытной бездне…
Но впрочем это всё — известно.
И нам совсем не интересно,
Как муж ругался про себя,
Руками список теребя
И бегая зигзагом с тачкой,
Как полоумное дитя.
Но вот и всё! Весь список — тут!
Весь перечисленный продукт,
Среди которого немало
Через моря переплывало,
Сухим путём ночью и днём
На фурах длинных приезжало,
Стекалось из концов земли.
А может в тех концах — начала.
Поспорить с ними мы б могли,
Да только времени всё мало.
Его всегда нам не хватало…
Эй, рифмы! Вы куда пошли?
На площадь?
Возвращайтесь в залу.
Но вот и дом — огромный улей,
Что закрывает небеса
И надо поднимать глаза,
Коль хочешь ими встретить солнце.
И шею гнуть на воротник.
Нам всем увидеть неба лик,
Совсем не часто удаётся.
К асфальту больше взгляд привык
Или по стенам скучно вьётся,
Иль им владеет мышки клик.
Втеснив с проклятьями карету
В тугой просвет среди карет,
Которыми наполнен свет,
И что мотаются по свету
На сотнях лошадей, что нет,
Везя того изо всех сил,
Которого во дни поэтов
Один осёл легко возил…
Вздохнул мужчина,
Ставший «дедом»
И облегчённо закурил.
Гл. 5
Табак, табак, вот слово это,
Что было ведь когда то, где то…
Не надо сильно вспоминать
Полей табачных тишь да гладь…
Но вот прошло за летом лето
И нам осталась сигарета
И что в ней?
Лишь Петру видать
Он там вкушает благодать,
Где знают эти вот секреты
И нам их жаждут рассказать.
Чтоб прекратили дрянь вдыхать…
Но нет вестей с иного света…
И остаётся — пропадать.
Но мне приятен дым коварный
И часто я о самом главном
За сигаретой размышлял.
Пуская за кольцом — овал.
Один, но толстенький и славный,
И с ним же — в облаках летал.
И нервы им же я лечил…
И жизнь курильщика влачил…
Порок и милый, и забавный,
Когда б за ним не сонм могил…
Итак — мужчина закурил.
В рождений дни бывает время…
Ещё не началось веселье,
Ещё и даже — суета,
Ножей и вилок маета
Не началась.
И только тени прошедших дней,
Прошедших лет,
Прошедших ярких впечатлений,
Ошибок, страха, наслаждений,
Житейских бед и их побед,
Или моря с песком терпений,
Ложатся разом на хребет,
Ложится прожитое время,
То самое, что больше — нет
И мы берём себя в предмет
Неумолимых наблюдений
И злых, и яростных бесед.
Но как? Мужчина же — поэт.
Он как и я увы — не гений,
Но дальше будут только тени
Тех чувств, что здесь
Увидят свет
И самовластных обвинений,
Души таинственных мучений
Иных натур в средине лет.
Гл. 6
О, сердце, полное желаний!
Борений, дум, воспоминаний!
Зачем не слушал я тебя,
Когда мне юности заря
Светила ровно и счастливо…
Зачем бежал так торопливо
Твоих наивных чистых дел.
Всё вразумится я хотел…
Хотел знать жизнь!
Хотел стать взрослым!
Всё оказалось очень просто.
Хотел и взял, что так дано.
Узнал, что знать всем суждено.
Ответы все на все вопросы.
Как грустно мне.
И как смешно.
Какая скука это, право,
Какая мёртвая отрава
Пить взрослой жизни стылый сок.
Без острой юности приправы.
Ходить и вдоль и поперёк
Ища доступные забавы,
Чтобы забыться на часок
Свой взлёт, цветенье и паденье
Всё променял я на терпенье,
Пустую мудрость старых строк,
Синицы верной злой урок
Людей тщедушных откровенья
И журавлинное презренье
И русской водки злой глоток
Я сделал всё, что сделать смог
Чтобы тебя не слышать, сердце…
И получил и толк и прок.
Что делать мне? Дома и люди
И будни, будни, будни -блудни.
Как я от этого далёк!
Мой дом, мой милый уголок
Постыл и чужд.
Вот слово - «рок» - оставить словом.
«Тихий», «смирный»,
«Привычный», «теплый»,
«Очевидный»,
Оно уляжется у ног,
Как коврик мягенький
И мирный…
Мой рок наверное издох.
И стал житейственностью длинной,
И — безнадёжной.
Видит — Бог.
Так размышлял седой мужчина,
Но он — лукавил — знаем мы,
В окне хлопочет друг старинный,
И жаждет, видимо — войны!
Ведь три часа!
А он там курит!
Теперь не стану балагурить!
А сразу поварёшкой — в лоб!
Идёт, мой верный?
Не идет?
И звуки лифта ловят уши,
Которые так могут слушать,
,,,,,,,,,,,,,,,,………..,,,,,,,
Вот. Этот роман я хотел подарить себе на сорок пять.
Сорок пять было в январе.
Потом наступил февраль.
И роман сам собой — отменился.
Стало совсем не до смеха…
Думал — закончу.
Но понимаю, что нет.
Но и терять — жалко.
Потому — публикую.
Да…
Что ж….
И мне — жалко.