Наклонилась надо мной, колотым, да резаным.
Шепчет, шепчет – успокой душу его грешную.
Водит, водит у виска, ниже опускается,
а в душе опять тоска мечется да мается.
Осень, осень, не жалей, – лей по венам золото,
что расплёскивал с лихвой на любимых смолоду.
Осень, осень, не скупись на палитру с красками.
Хочешь, даром отолью жбан с кроваво-красною?
То не в морге печь смердит мертвечиной жареной.
То душа моя чадит на осеннем пламени.
Может, скинешь ты с меня покрова змеиные?
Там, под ними, есть душа, бесами гонимая.
Та душа – коней табун. Вольных, необъезженных.
С тех коней мутит в гробу упырей изнеженных.
Осень, жёлтая коса, – стань моей невестою.
Ты коням моим – овса, я – пожар с оркестрами.
Знай, не будешь ты со мной у Христа за пазухой,
не умею я поить счастьем многоразовым.
Мой табун – осенний жар, гривы – словно сполохи.
Первый весело заржал, крайний рыжим ворохом
взвился резво над землёй, на дыбы встал взлётные,
словно жаленный стрелой – птицей перелётною...
Что за толк тебе с меня? Не мельчай масштабами.
Или меряешь ты всё водкою да бабами?
Я стихи свои мешал с листьями осенними,
а потом сжигал дотла в пламени забвения...
Осень, осень, не жалей, – лей по венам золото,
не склоняйся надо мной, резаным да колотым,
не дыши в висок землёй, да костями белыми.
Рано, рано на покой в одеяла прелые.