Мой друг давнишно пел про небо.
Счинял про вольность бытия.
Про то, как счастлив был и не был.
И как докучна доля та,
К которой душу к ночи клонит.
И как бессонница в покое,
Уж не оставит ни на миг.
Терзая преданно и верно.
И он считал сынов неверных,
Средь тех, кто пали не в чести.
И воскрешал отрадой первых —
Лишь тех, кто знамя под виском,
И бравой поступью надменной,
Шагали вдоль по мостовой.
И он просил ему напомнить,
Коль станет ноша тяжела,
Как душу лечит подорожник —
России гордая трава.
Как сердце, выжато, и ссухо —
Возможно заново пустить,
Лишь стоит только в поле, глушью —
Стихи Есенина вопить.
И как способна та надежда,
Подняв с утра — заставить жить.
Но вот прошло уж воскресенье,
А я никак не брошу пить.
А я всё также слышу голос,
И строк тех юную стезю.
Хоть и не смог ему напомнить,
Как смочь преодолеть хандру.
Не смог спасти. И вот он с небом —
На раз и два поёт в распев.
Мой друг был вестником нетленным,
А я всего лишь робкий штрих.
А я умывшись спозаранку,
Холодной сумречной водой —
Не петь хочу, а выпить чарку,
Да небу молча подмигнуть.
А я хочу его запомнить.
На век, на сотни тысяч лет.
Запомнить как дитя, ребёнок
Всю жизнь способен помнить свет.
В окно стучавший слишком рано.
И как обманчива расправа,
Которой с малых лет страшат.
Ведь лишь одно способно грузом,
Извечный свет души попрать —
Когда забудут, и не вспомнят,
О чём сквозь боль стихи слагал…