Ты садишься писать, а внутри ни пера, ни тетрадки.
Только голая степь, только угли пастушьи брошены.
Круглоухая церковь, куда вдовы идут без оглядки,
По ключицам прокатится горклой простылой горошиной.
И от этой цепочки страшно и успокоенно.
Ожиданья скребут изнутри – а чего, спросили бы.
Если нервы стереть подорожником, то не больно.
Если рожью перевязать, то кровит не сильно.
Нет ни слов, ни тоски, ни слёз, ни какой-то хтони,
Всё в канаву да под углом, тьфу-тьфу-тьфу, не сбылось бы.
Каждый вдох твой обязан что-то хранить и помнить,
Но на выдохе ты запомнишь конкретно просьбу.
Ветер рвётся из окон – и будет забит и заперт.
Страх застынет в груди и почти превратится в олово.
Я тяну к тебе руку. И, врагом, ударяюсь в паперть.
Ты давно не писала. Лучше бы и не стоило.