Антиподы

Станислав Григорьев
Бабушка сказывала.

Как напечёт шанег картофельных, да пирога разборного с повидлом,
как сядем-засядем – дымок от вкусноты издалека видно.
И давай по кругу чаи гонять.

Говорила всё больше про деда –
любила его, ни дать ни взять.
Так вот. Да.

А дед, значит, бабушку.
И путешествия.
За границей успел побывать – пешим шествовал.
Особливо Германия ему была по душе.

– Душа, – говорит, – от неметчины той в неглиже.
Нараспашку, значит.

Порядок любил и всяку механику –
всё то, чего в той Германике
от нарождения навалом.

– А они нам, немчура эта, своим порядком да по сусалам…

Это он в сорок пятом-то го;де там был, в Берлине.
С тех пор только в России-матушке, в Украине,
да в Белоруссии… Было б с чем
в Европы.
На тебе. @опа.

А путешествовал он с Сенкевичем.
По телевизору.
Это такой мужик, который вел передачу
«Клуб кинопутешествий».
И вот, значит,
поехали они с Юрой (так он Сенкевича по-свойски) в Мексику –
ну все про неё слышали, чего там, чай не ку-ку.
Кетцалькоатль, Тескатлипока, Уицилопочтли…
Тьфу!
Язык сломаешь на нервной почве.

А там про текилу разговор. Ну что – знакомые рельсы.
Слушал дед, слушал, смотрел на все дела эти, да и подогрелся –
захотелось ему тоже к прекрасному приобщиться, заморскому,
ведь, как ни крути, не будешь сыт одним только бабкиным морсом.

Хотелось этой самой текилы.
Вот и придумал – взял с подоконника кактус, размолотил,
порубал вместе с иголками то бишь – в мясо, в пюре,
всё это спиртом залил, нюхнул – хорошо амбре.

Дожидаться, пока настоится, не стал – пустое.
Встряхнул бутыль с чудодейным настоем.
Лимона не было – кислоту в буфете достал лимонную.
Сделал, как запомнил – лизнул кислое, прослезился,
потом кактусовки новорожденной намахнул – ох уж энти анти… поды, мексиканцы-бразильцы…
А уж затем – соли заместо, – вытер пот со лба тыльной стороной ладони –
умаялся.
Лизнул, крякнул – та ещё.

И молвил глубокомысленно:
«Вот она – соль земли русской, вот она – истина.
Истинно говорю».

Вскарабкался на тачанку свою
и тронул, куда глаза глядят.
Ног-то не было… неудобство…
В Берлине оставил.
– Какие там путешествия, – говорил, – баловство, лять.
Да и Бог с ним.