Мне приснилась дуэль в девятнадцатом веке,
В двадцать первом, наверно, так вряд ли б смогли.
Отмирает прекрасное всё в человеке,
И в душе остаются одни лишь угли.
И не только лишь в возрасте, я скажу, дело,
В ускорении подлости больше времён,
Доживает до старости бренное тело,
И его не хоронят под шелест знамён.
И хотел бы, наверно, в атаку подняться,
Да куда-там: в груди стимулятор стоит,
В девятнадцатом было тебе девятнадцать,
В двадцать первом умножились годы твои.
И грехи, и тоска и бессильная злоба,
Много женщин, что в прошлом и мало сейчас,
И друзей не выносит душа толстолобых,
И последнего гонишь, глядишь, сгоряча.
То ли дело тогда: не целуя щетину
Попрощалась с тобою, не ставши женой,
А уж был или нет настоящим мужчиной
Так вообще не придётся судить ни одной.
В двадцать первом их много и все рассуждают,
Ну а ты их как звать-то, признаться забыл,
Ну а после сбиваются в плотную стаю,
Улетая подальше от ваших могил.
В двадцать третьем, наверное, будет и хуже,
Эвтаназию если вообще не введут,
За грехи вам затянут петлю и потуже,
И мечтать лишь о смерти вы будете тут.
А сейчас я лежу, развеваются кудри,
У соперника лёгкий испуг на лице,
Завтра так же спокойно он щёки напудрит
И учиться пойдёт в царскосельский лицей.