Сравнивать себя с представителями животного мира человек начал, думаю, ещё с тех пор, когда способность к мышлению, анализу и фантазии находилась в зачаточном состоянии. Когда сравнение носило не символический и аллегорический, а мистический и подражательный характер. Человек ещё не знал, что он царь природы, а потому являлся не хозяином, а частью животного мира. Нередко даже отдавая верховенство животным, превращая их представителей в мистико-магический тотем.
Да, человек был всего лишь частью животного мира, с хорошо развитыми инстинктами и с плохо развитым мозгом. В котором, при всём его напряжении, никак не могла возникнуть мысль – «Человек – это звучит гордо». В то дикое время в человеке инстинктивно доминировала другая мысль, впоследствии ставшая народной пословицей – «Не до жиру, быть бы живу».
Литераторы, полагаю, стали пользоваться подобными аналогиями сразу же, как древние учёные-лингвисты изобрели алфавит и научили их складывать буквы в слова. Даже с развитием культуры, искусства и цивилизации в целом, писатель так и не смог окончательно избавиться от этой застарелой привычки. Придумав, правда, красивое обоснование и аргументированное оправдание, известное в мире искусства, как литературные аллегория и символизм.
С помощью которых, используя животных в качестве ассоциации с определёнными качествами или чертами характера, литератор, не обижая и не оскорбляя человека напрямую, создаёт сатирические, карикатурно-гротескные и юмористические образы. Впрочем, таким же методом изображаются героические, мудрые и свободолюбивые персонажи.
Кто был первым, применившим подобный приём и ставший при этом известным, трудно сказать. Мне трудно. Возможно, это был Эзоп, прославившийся своими баснями. Хотя, тоже вполне возможно, что это были мемуары какого-нибудь кентавра, сатира или химеры, давно утерянные, но в своё время прочитанные, запомнившиеся и превратившиеся в мифы и легенды.
И всё это в основном для того, чтобы яркими сравнительными образами вызвать у читателя эмоции. Желательно – бурю эмоций. Хотя Эзопов язык используется и в качестве безопасности, потому как, несмотря на развитие мозга, инстинкт самосохранения не отмирает и не атрофируется полностью. А в некоторых странах власти этот древний инстинкт регулярно подпитывают страхом, чтобы сохранить душевный артефакт и реликвию в хорошем состоянии. Для человека, конечно, это состояние не очень хорошее, особенно – если оно постоянное и довлеющее. Для писателя, кстати, в том числе и тем более. А вот для литературы, им создаваемой, может оказаться полезным и вылиться в шедевры, которые станут классикой. Редко, но иногда такое случается.
И я не стал исключением. Нет, я никогда не использовал животных, изображая людей. Скорее, я показывал животное в человеке. Ну, например, как «Хамелеон» Чехова. В своё оправдание могу сказать, что пользовался этим приёмом редко. А если точнее – только в одном рассказе «Зов любви, или Обнажённая суть».
Другое дело, что подобным архаичным образом можно кратко, но метко охарактеризовать и отдельного человека, и часть социума, и человечество в целом.
Вот тут я подошёл к тому, ради чего, собственно, и пишу эту заметку. Позволю себе привести фрагмент из моей повести «Тайны планеты Фантом»:
« - Я сейчас расскажу то, что говорить не обязан, да и не должен, - сказал он и обвёл взглядом всех троих. – Мы можем стать очевидцами собственной гибели. Грядёт неминуемый планетарный коллапс. Наша планета почти истощена, сама природа, кажется, восстала против человека. Поэтому нам просто необходимо нахождение и освоение новых жизненно пригодных космических объектов. А тут такой подарок… такой шанс!
Но и тут богослов и историк не упустил возможность эту откровенность интерпретировать в мрачных тонах, но таких реальных и так присущих человеческой натуре, что даже ярый оптимист не решился бы его оспорить:
- Чтобы и там сделать то же самое, что и на Земле? Установить бесчеловечные законы иерархии и ненасытные принципы потребления и накопления, что в итоге, со временем, приведёт к гибели любую планету, которую заселит сегодняшнее человечество. Мы же как саранча! Только если раньше находились в стадии ползучих и прыгающих прожорливых саранчуков, сбившихся в кулиги, то теперь превратились в летающих агрессивных плотоядных ящеров, всё пожирающих на своём пути».
Здесь персонаж повести сравнивает человечество с саранчуками, саранчой и плотоядными ящерами. Сравнение жёсткое, бесперспективное, пессимистичное и безапелляционное.
Но дело в том, что у меня имелся второй вариант для сравнения. Не такой удручающий. Оставляющий крохотную надежду на спасение от самоуничтожения.
В этом втором варианте я сравнивал человечество с личинкой светлячка. Она, как известно, очень прожорлива и агрессивна. Монстр. И только метаморфоза, превращающая личинку в светлячка, создаёт новое существо, утратившее былую агрессию и способное довольствоваться гниющими растениями и росой. Метафора духовного возрождения человечества.
Так какое сравнение мы воплотим в жизнь? Кто мы в подавляющем большинстве – саранчуки, уже превратившиеся в саранчу, или ещё личинки светлячков? В первом случае мы обречены, во втором – есть надежда. Возродиться и засиять. У нас может не быть в запасе «сто веков», о которых пел Игорь Тальков, чтобы вернуться не в страну, а на планету не дураков, а гениев.