(ПОЭМА ПОСВЯЩЕНИЙ)
Этот тоже довольно горя
И стыда, и лиха хлебнул.
Анна Ахматова
1.
Отблистало зарницами лето,
Забавляется Зевс погремушкой.
Мне сулит испытанья комета,
Что приснилась сегодня в ночи.
Не примялся ли (батюшки светы),
Томик тонкий под ватной подушкой,
В нём стихи мне родного поэта,
Каждый жжёт и медово горчит…
Середина двадцатого века,
Быт нелегкий наш послевоенный.
Незабвенная библиотека,
И на книги особенный спрос.
Начиналась поэзии веха,
По ступенькам я шла постепенно.
Ох, какая была неумеха,
Но в стихи погружалась всерьёз…
2.
О, юность, - щенячий познанья восторг
И всласть сотворенье кумиров.
О, зовы трубы, о, вилянье хвостом
(Смеются в сторонке сатиры)…
Казалось, для нас столько планов и дел,
Мы верили, дружной гурьбою
И локоть о локоть шагнём за предел,
Чтоб ринуться в схватку с судьбою.
Был ватник рабочий, фуфай выходной,
На стройках мы глину месили.
Но в наши тетради, строка за строкой,
Вписались поэты-мессии…
Сквозь страх донесенья, чиновничий штамп,
Как ласточек гомон весенний,
Пришли запрещённые Блок, Мандельштам,
Борис Пастернак и Есенин.
Везло москвичам, они слушать могли
И Роберта, и Евтушенко,
И рушили догмы старушки-земли
И Бэлла и Лина Костенко.
Булат Окуджава в троллейбус собрал
Нас всех, беспокойных и юных.
И я до сих пор сохраняю журнал
С прекрасным названием «Юность».
Аксенов, Ахматова, Кир Булычёв,
Андрей Вознесенский, Марина …
Как много имен подхватил этот чёлн,
Что позже – под лёд – субмариной.
Была, она, оттепель после зимы,
Дохнуло теплом, нам казалось…
Но партии верные деды-сыны,
Увы, никуда не девались…
Мы помним, для многих – жестокий разнос!
«Живаго?» Да вздёрнуть на рее!
По просьбе народа (короче – донос),
Иосифа Бродского – в шею!
Поэзии путь – окрылён, но тернист,
Поэзии стёрты ступени.
Шаг влево, шаг вправо – сорвёшься, как лист,
И нету Поэту прощенья.
3.
Настежь форточку распахни,
мой друг,
Снежный вихрь влетит…
и засверкает…
Надоел ему тот фонарный круг,
Что на девятый круг
нам намекает…
Вихрь по всей земле
и по всей стране,
ПрипорОшил след,
снежком засыпал…
Как сказал поэт – истина в вине.
А уж вины найдёшь –
у всех досыта…
Метки времени –
что ни день – то срок.
Разметало всех волной взрывною.
Даже трижды будь
ты поэт – Пророк,
И на тебя плеснёт чужой виною…
Если хлещет кровь,
не спасёт и жгут,
Алым мажет свет трава босая…
Инквизиций кнут –
Там, где книги жгут,
Там и людей потом
в огонь бросают…
За окном сирень
голубым манит,
За зимой весна спешит проворно…
А казнённых ждёт
не с искрой гранит,
Вечный памятник –
нерукотворный…
4.
Не все дороги в Рим ведут,
Не всем америки открыты.
Сытней у хлебного корыта
Тем, кто подлец, доносчик, плут…
Блажен, кому познать дано
Гармонию несовершенства,
И нисходящего блаженства
Ступеней лестничных зерно.
Увы, предание старо,
Что были годы просветленья,
Часы, минуты и мгновенья…
Часам, возможно, всё равно.
А души тех, чья песня-мёд
Над лесом, полем, над местечком…
Строку затеплю им как свечку,
Ведь с ней теплей, чем без неё.
5.
АННЕ АХМАТОВОЙ
Показалось, что много ступеней,
А я знала – их только три!
Анна Ахматова
У Талии под маской Мельпомены
Кривится рот в насмешливой гримасе.
О, Анна, твои горести бессменны,
Со счастьем в постоянном несогласье.
Погиб твой муж. И ты одна, без крова…
А злая доля с сыном разлучила.
В стране своей – ночлежке Костылёва –
Существованье жалкое влачила.
Но царственность врожденная осанки,
Высоких, умных мыслей прозорливость…
Столкнувшись с жизни грязною изнанкой,
Не полагалась на чужую милость.
Постановленьем* ввергнутая в бездну,
Снесла хулу, не поднимая веки.
Пусть Каин-Сатин, провокатор, бездарь,
Твердит хитро о гордом человеке…
От всех закрылась. Но твои пороги
Поэты обивали постоянно…
И каждый ищет к алтарю дорогу,
И ждёт благословенья мудрой Анны.
Когда ушла, красивая, чужая,
Ушла «По льду, по снегу, по жасмину…»,
Горел костёр и искры-пчёлки, жаля,
Оправдывали горьких слёз путину…
6.
ОСИПУ МАНДЕЛЬШТАМУ
Я на лестнице чёрной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок.
О. Мандельштам
Профиль чуть похож на птичий,
А перо – разящий меч.
Ключ басовый, ключ скрипичный
Шифровали его речь.
Надышаться вольным ветром,
По строкам – легко, как рысь.
Быть безумцем и поэтом,
Если сердце рвётся ввысь.
Видеть в снах русскоголосых
Зов библейских мудрецов.
На вершину! И с откоса –
По наветам подлецов.
Он с Надеждою на кухне.
Примус… Белый керосин…
От стихов корзина пухнет.
На вокзал, что было сил…
В ночь сорваться. И скитаться.
Вёрсты. Ссылки. И Гулаг…
Вмёрзнуть в лёд… И там остаться…
Кто Вождю ценнейший враг?
7.
МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ
Хорошо, что ушла, печальная,
прямо к Богу! – Без волокиты...
И – поклон тебе от поэзии,
И – ночной мой дрожащий шёпот...
Мне легко танцевать по лезвию:
у меня – твой бессмертный опыт...
Ольга Бешенковская
Вниз по ступенькам стучат башмачки,
Лестница вдруг обрывается круто.
Ей бы хоть тыквы-кареты куски,
Голод и холод. И страха минуты.
Что с нею сделали боги и власть,
Бьются височные тонкие жилки…
Так безнадёжно в колодец упасть…
Фея поэзии – золушка в жизни.
Тот восторгается, этот клянёт,
Что неземная, высоко парила.
В море Луна голубая плывёт,
Шепчутся волны: «Марина, Марина…»
8.
ОЛЬГЕ БЕШЕНКОВСКОЙ
Что наши даты! Чёрточки – не боле...
До бога – свет берёзовой оси!
На перекрёстках времени и боли
Стоят поэты, глядя в небеси…
Ольга Бешенковская
Маринина чёлка, ахматовский профиль,
И только талант – он от бога.
Пригубишь ты чашку ячменного кофе,
Закуришь… И вспомнишь Ван Гога…
Опять не печатают. Что ж, не смертельно,
Всё в стол, и стихи и поэмы.
По графику нынче дежурство в котельной –
Твоя, Ольга Юрьевна, смена…
Ночные дежурства – рожденье метафор.
Чуть-чуть прикемаришь и видишь,
Как бьются в неравных Давид с Голиафом,
И что-то услышишь на идиш.
*********************************
«Век мой сизый, тебя не виню.
Клюй с панели, как все.
В переулках и на авеню
Небо в звёздной росе!
Я сегодня такое смогу –
Океан переплыть!
Рвётся вена –
к бумаге – в строку
синеву перелить...»
И пела ей гармонь теплоцентрали,
«О том, что мы страну не выбирали,
И на эпоху ордер не дают»,
Что вырваться из цепких рук Главлита
Вот просто так, нельзя. Страна закрыта.
И давит диссидентский неуют.
9.
БОРИСУ ПАСТЕРНАКУ
Антисоветскую заморскую отраву
Варил на кухне наш открытый враг.
По новому рецепту как приправу
Был поварам предложен пастернак.
Весь наш народ плюёт на это блюдо:
Уже по запаху мы знаем что откуда!
Сергей Михалков
ПастернакА те люди не читали,
Но знали точно, – он шпион и враг.
Ну, как же – ему «Нобелевку» дали,
Там, за бугром, навешали регалий…
За что, скажите, люди? Да за так!
И рвали тельник бравые матросы:
«Вот гадом буду, зуб даю, фуфло!»
Народ строчил талантливо доносы,
Писатели смотрели криво-косо,
Сам Михалков точил свое стило.
Поэт в смятенье мается погоней,
Маститый и возлюбленный поэт.
Как он писал красиво о погоде,
Он воздавал всё должное природе,
Ему, пожалуй, равных в этом нет…
Его щадил (любил?) усатый деспот,
Хотя статью могли вполне «пришить» …
И он решил, что вот свободен… Дескать,
Исполни долг… Ну, и не надо мешкать,
Роман давно задуман. Всё. Пиши.
Вся жизнь теперь – лишь мысли да бумага,
Ещё любовь, полночная свеча.
И те стихи от доктора Живаго,
Божественной, живительною влагой,
Свободно прорывались по ночам.
Его триумф, как дым от папироски,
Кого-то наверху не восхитил.
Лауреата больно бьют и хлёстко!
Погиб Поэт! Он вышел на подмостки!
Да, «жизнь прожить – не поле перейти».
10.
ИОСИФУ БРОДСКОМУ
Только с горем я чувствую солидарность.
Иосиф Бродский
Не от мира сего, но другого… и чУдного…
Он в свои тридцать два стать изгоем успел.
Только с горем (увы) солидарность он чувствовал,
Как молитву – творил он стихи нараспев.
По велению масс, по навету облыжному,
Засудили – и в ссылку… Руби там дрова…
«Биографию делают нашему рыжему…», -
Предсказала Ахматова. Точно, права.
В одночасье он вечному предан изгнанию,
Потерявши родителей, сына, любовь.
Нелюдская жестокость – запрет на свидания, –
Вот такая строптивцам – печали юдоль.
Но стихи расходились незваными тропами
(Как листовки подполья) … Ну, что тут сказать?
Вот ещё одного держиморды прохлопали.
Нет, не любит Талант наша Родина-мать…
************************************
«Плывёт в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу жёлтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих…»
Вдруг, как гром: «За бугром – снова Нобеля Премия!»
Бродский чинно, во фраке. Его лекция – блеск!
Папа с мамой не дожили… Власть преступления
Будет снова творить, коль страна – мракобес…
Приближенным – пожалуйста, горы тиражные,
Непокорным – голгофы крутые шаги.
И победою Пирровой промыслы сглаживать,
Но не божьи, а те, где усы-сапоги…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
В нашей жизни полёты
Случаются реже и реже,
Потому что икарово
Шустрое племя стареет.
Всё твердят доброхоты,
Мол, клоуны лишь на манеже,
Ну, взлетишь ты гагарою,
Кто-то возьмёт и подстрелит.
Между морем и солнцем
Лететь нерасчётливо – глупо.
Математикой мерить бы
Дерзость рискового шага…
Но качаются сосны
Над скромной поэта халупой.
И скрипит всё уверенней
Снегом хрустящим бумага.
Пояснения:
* Постановление оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“» – от августа 1946 года, на основании которого Анну Ахматову и Михаила Зощенко исключили из Союза писателей СССР.