Что вы делаете, когда не работаете? Ничего не делаете. А Пал Палыч вместо того, чтобы бродить в неурочное время по заявкам, идёт на улицу «поманьячить».
Потому что к вечеру после работы, а в выходной и подавно, у него иногда не набегает на телефоне двадцать тысяч шагов, что доктор прописал.
Но не бродить же по собственной пустой квартире из угла в угол? Не вертеть тренажёр, как отсидевшие за день жопы айтишник или бледная секретарша? Не нарезать круги по какому-нибудь освещённому стадиону с полоумными, взявшими в руки скандинавские палочки, бабками, что принимают тебя за своего и уже на третьем круге здороваются? Нет, конечно.
Побег от очередного микроинсульта надо совершать на трезвую голову в хорошей обуви и протёртых очках. Конечно, поздним вечером. И не по центральным улицам, где всё уже исхожено. А по глухим переулкам и старым дворам, где вывернется из-за тёмного угла то облезлая кошка, то бродячая собака, а если повезёт, то и чуть тёпленький приблудный алкаш, потерявший дорогу к дому. Особенной удачей окажется девушка или женщина, желательно с тяжёлой сумкой и такой же судьбой, волокущая их обеих по тёмному тротуару молча и обречённо. Но лучшей находкой будет прохожий твоего же возраста или чуть старше, за шестьдесят, лысоватый, седой, слегка рассеянный, семенящий так же, как и ты, без цели не к чему-то, а, напротив, от чего-нибудь куда-нибудь. Такие обычно не сразу понимают, зачем к ним обращаются, выкручиваются, как на допросе, а когда Пал Палыч предлагает им «поманьячить» вместе, на пару, не сразу соглашаются на такое, принимая его за городского сумасшедшего…
- Добрый вечер! – так обычно приветствует Палыч очередную жертву, останавливается и спрашивает: - Вы не торопитесь? Не могли бы вы уделить мне минутку?
Вот и в этот раз прохожий тоже остановился. Вгляделся в его лицо и поправил свои очки, присматриваясь.
- Добрый… Простите, мы знакомы? Не узнаю…
- Пал Палыч, - представился охотник. – Не напрягайтесь, вы меня первый раз видите… А не пройтись ли нам вместе? Рядом. Не спеша. Мне кажется, мы найдём общую тему для беседы.
- И о чём же мы будем беседовать?
- А о чём хотите! Я всякое направление разговора могу поддержать. С удовольствием выслушаю ваше мнение по любому вопросу… Или вы торопитесь?
- Да, собственно, нет… Не спешу… Вышел вот подышать…
- Перед сном? Я тоже… Я плохо засыпаю. Особенно ранней осенью. Посмотришь на часы: половина девятого. А уже темно. На улице вечером не почитаешь, как летом. Не фонариком же в книжку светить, как в детстве под одеялом… Правда?
- Сергей Иваныч, - решительно протянул ему для знакомства руку попавшийся на наживку прохожий. – Ну, что, Пал Палыч? Пожалуй, пройдёмся…
И они пошли в ту сторону, куда шёл Сергей Иваныч. Это важно – пойти в сторону жертвы. Как бы не ты её ведёшь, а она - тебя.
Сергей Иваныч не спешил завести разговор первым. Пал Палыч терпеливо хранил молчание. Осенние деревья отбрасывали причудливые рваные тени от оранжевых фонарей, тени прохладные и невесомые, сулящие не насыщение темноты чем-то лишним, а создавая дополнительную пустоту пространству. Как пропадающие в остывающем костре угли. Как тонущий в прозрачной воде граненый стакан. Даже приглушенный свет из окон домов не мешал этому. Оконные стёкла, казалось, светились не изнутри человеческих жилищ, а лишь брезжили отражённым фонарным светом. Тротуар был безлюден и глух к поздним вечерним шагам.
- Меня сейчас всё больше занимает мысль о долге, - начал неожиданно разговор Сергей Иванович, тихо задавая сам себе вопросы и чуть громче отвечая на них. – Что это такое? Почему я должен что-то делать? Ради чего? Ради себя? Нет, конечно… Ради жены, детей, внуков, близких или соотечественников? Однозначно – нет! Они давно уже взрослые, у каждого своя жизнь, свои убеждения и интересы… Я не в праве их осуждать, вмешиваться в их жизнь, в их действия или бездействия… Моё время прошло, как это ни прискорбно. Теперь я просто занимаю чужое место в этом мире тем, что ем, пью, сплю, рассуждаю… А по-честному, всего лишь отнимаю у кого-то необходимый кусок хлеба, глоток воды, воздуха, место в тёплом доме, часть небольших доходов на свою пенсию, которую они без меня могли потратить на себя, молодых и здоровых, а я трачу её на ненужные лекарства, чтобы поддерживать своё бесцельное, иллюзорное существование… Почему мы, старики, должны продолжать жить, когда реализация наших желаний уже невозможна? Нельзя же существовать только в собственных воспоминаниях?.. А? Пал Палыч, вы не задумывались об этом?
- Я для себя давно этот вопрос решил, Сергей Иванович. Я живу не из страха перед смертью, а чтобы смертью своей никого не напугать. Не обидеть. Не принести кому-нибудь из близких или дальних лишних хлопот. Поэтому молча глотаю таблетки, не жалуюсь, не суечусь, не попадаюсь на глаза лишний раз, помалкиваю. Одним словом, прячусь и не высовываюсь. Это и есть мой долг в старости. Уйти из жизни как можно незаметнее для окружающих. И стараюсь делать всё для того, чтобы обо мне забыли ещё до того, как я подохну… Это ведь так просто!
- Так просто и так грустно… - резюмировал Сергей Иванович и замолкнул на какое-то время, чуть замедлив шаг. Но ненадолго.
Тротуар перед его ногами оборвался, уткнувшись в проезжую часть в месте пешеходного перехода. Светофоров впереди не было. И Сергей Иваныч, не получив внешней команды к остановке или продолжению движения, повернул обратно.
Это подсказало Пал Палычу, что пора переходить к решительным действиям.
- А вы не пробовали, Сергей Иваныч, как-нибудь на порнографические сайты заглянуть? Или к школе подойти, когда уроки заканчиваются, и полюбоваться старшеклассницами? Наконец, на классический балет пойти в театр, взять кресло в партере и оторваться в темноте по-мальчишески, как в пятнадцать лет?
- А вы? – осторожно спросил Сергей Иванович.
- Пробовал. Помогает. Балет – особенно!
- Но я ничего в нём не понимаю…
- А и понимать не надо! Вы бинокль возьмите. В балете правильно сфокусированный бинокль главное. Ну и темнота, конечно. И кресло мягкое, удобное… Вы правша?.. Тогда берите крайнее место с правой стороны от прохода… Времени достаточно! Уж за два с половиной часа вы поймёте, что реализация ваших желаний возможна не только в воспоминаниях… А музыка! Если вы правильно подберёте темп и на коду попадёте… Ух, я вам скажу! Вы это надолго запомните! Ночью снится будет, и каждый раз как новенькое…
- Да мне и надеть-то нечего… - начал сдаваться Сергей Иванович.
- Бросьте! Прошли те времена, когда в Большой во фраках ходили. Найдите костюм почище, поищите в шкафу, жена уж наверняка что-то вам к похоронам приготовила, смело надевайте и вперёд.
- А денег сколько?
- Нужные вам места от пятнадцати тысяч продают. Надо только заранее покупать, поторопиться, недели за две желательно. Билеты быстро уходят. Вы только решитесь, я вам помогу для начала, Сергей Иванович. У вас когда пенсия приходит?
- По первым числам обычно…
- Вот и хорошо! Я вам на «Лебединое озеро» достану билетик. Там в кордебалете такие лебёдки попадаются… На любой вкус… Стоит только внимательней рассмотреть… Вы телефончик оставите?
- Боюсь, Пал Палыч, цена билета для меня неподъёмная… Да и не тот возраст, чтобы как пионеру под юбки пялиться исподтишка!
- Не торопитесь отказываться, Сергей Иванович! Когда обозрите эдакое живое воочию, измените мнение. Не вы первый… Балету все мужские возрасты покорны!
Сергей Иваныч усмехнулся и печально пошутил:
- Вы, случаем, не распространителем билетов подрабатываете?
- Не-ет… - поддержал его Палыч улыбкой. – Я по другой части…
- Какой, коли не секрет?
- Я, батенька, металлург!
И разговор тут же зашёл о прошлых профессиональных успехах обоих.
Сергей Иванович всю жизнь проработал электромонтажником. На высоковольтных опорах, парящих над деревьями и реками, под голубым небом и молочными облаками, в горах и пустынях, - черт-те где протягивая спасительные провода людям и машинам, которые этих людей кормят. Поволжье, Урал, Сибирь, Дальний Восток, вся немыслимая широта бывшей страны была опутана им электрической сетью, дарующей свет и тепло.
Поэтому и на современность он смотрел немного свысока, привычно щурясь, как там, под ним, уживаются остальные люди. Взирал, будто на сцену из театральной ложи.
Пал Палычу, доменщику, провозившемуся полжизни в жаре и графите на литейном дворе с горячим чугуном, придавленным его тяжестью и десятью годами горячего стажа к земле, полной полезных ископаемых, не было возможности оторваться от места. И на окружающий мир он взирал обычно под другим ракурсом, снизу, как бы из партера на сцену.
Проще сказать, Сергей Иваныч глядел жизни за пазуху в открытое декольте, а Пал Палыч – решительно под подол. Но ни артистами, а тем более режиссерами происходящего жизненного спектакля они себя не представляли. Скорее, рабочими сцены – осветителями и механиками. Ответственными не за творческую постановку, а за видимость и безопасность артистов и зрителей.
За тихой беседой, полной неожиданных метафор и сюжетных коллизий, они зашли, заговорившись, в чужой сумеречный двор, где у хрущевской пятиэтажки на лавочке у подъезда сидела компания девушек-подростков количеством из шести особей и возрастом от двенадцати до тринадцати лет. Нещадно матерясь на всю тесную полутёмную округу, юные грации громко смеялись, размахивали руками и курили, далеко отстреливая щелчком бычки от сигарет, огоньки которых недолго светились в мокрой листве на газонах.
Собеседники, взбодрив себя героическими воспоминаниями, решились подойти к молодёжи и немного пообщаться.
- Вы, девочки, что ж так материтесь-то непотребно? – спокойно спросил Палыч. – Иль других слов не знаете? В школе не научили?
- Мы решили с вами дополнительные занятия провести, - объяснил девочкам, вынимая ремень из брюк, Сергей Иванович. – Как в группе продлённого дня. Урок по культуре речи… Согласны?
Девчонки на лавочке покатывались со смеху, глядя на двух стариков, неожиданно притормозивших перед ними. Они, явно чувствуя своё физическое и возрастное превосходство над этими обломками мужчин, которые по закону не могли их даже пальцем задеть, с интересом ожидали продолжения представления.
- С какой менады начнём занятия, Пал Палыч?
- Да вот с этой, что постарше. Она громче всех матом орала… Иди-ка сюда, душка… Как тебя зовут?.. Иди, не бойся…
Опытный Палыч решил помочь коллеге. Он просто протянул длинную руку и натренированным жестом приподнял за шкирку юную особь, оторвав её от лавочки и от земли.
Компания оторопела. Они не произнесли даже «ой!» от скорости и неожиданности происходящего. Никто не кинулся на защиту подружки, не пустился в рассыпную,- все застыли обморочно, будто заворожённые, замерев от страшного предчувствия.
- Правильно себя ведёте, - одобрил их поведение Сергей Иваныч и обратился к схваченной за воротник и болтающейся в полуметре от земли пацанке: - Итак, как к вам обращаться?
- А-ня… - прохрипела девочка, не поднимая глаз.
- А я, Анечка, Старик Хоттабыч… Я много матерных слов знаю на разных языках. Они помогают в общении на работе, на дальнем расстоянии, в лесу, в горах, на море. Они вырываются наружу, когда человек расстроен, или не в себе, или в боли, или в радости - как выражение восторга. Эти слова из-за краткости, доступности, я бы даже сказал яркости подачи эмоций, бывают необходимы. Но в обычном общении, между девочками, их употреблять не рекомендуется. Почему?.. Объясняю…
Сергей Иваныч подошел к болтающейся в воздухе Анечке поближе, пригрозив ремнём шевельнувшимся на лавочке подружкам. Они вновь затихли. Да и Пал Палыч сверкнул на них во тьме стеклами очков и поднял кулак свободной руки над головой.
- «В начале было Слово». Так начинается Библия, девочки. Так начинается человечество. К словам внимательнее надо относиться. И использовать их строго по назначению… Вы же трусы себе на голову не надеваете, хотя это тоже одежда?.. Так и слова. И если трусы на голове могут только смех вызвать, то матерное слово, сказанное не к месту, может причинить увечье или даже смерть… Понятно?.. Берегите себя, девочки. Подумайте, прежде чем говорить. Даже между собой. Слово материально. Запомните это…
Сергей Иваныч опустил взгляд и, почувствовав знакомый запах, попросил товарища:
- Отпустите уже Анечку, Пал Палыч, не видите, что она описалась?
Палыч усадил девочку на прежнее место и извинился перед ней, склонив голову и приложив руку к области сердца.
- Я не услышал, - спросил у сомлевших от стыда подростков Сергей Иванович свистящим шёпотом. – Все поняли? – и похлопал ремнём по свободной ладони.
Девочки нечленораздельно, вразнобой что-то пробурчали в темноте.
- Вот и хорошо… Пойдёмте, коллега. Тут нас поняли. И славно…
Город погружался в осеннюю ночь как в болото. Холодеющая тьма затягивала в себя деревья и кирпичные стены домов. Асфальт под ногами Палыч освещал фонариком телефона, и когда они с Сергеем Ивановичем повернули в соседний двор, уже совсем стемнело.
- Не перестарались мы? – спросил Сергей Иванович.
- Отнюдь! – ответил Палыч. – Девочки наверняка будут теперь осторожнее какое-то время… А там зима, снег, лавочки заметёт… Это они сейчас ещё не отошли от каникул, от свободы. Да им, верно, кажется, что они и выросли, и повзрослели за три месяца, как за три года… Первые бюстгальтеры примеряют, первые взрослые прокладки, косметику… У них есть о чём поговорить, только слов они пока не находят.
- Пусть ищут, - пожелал им заочно успехов Сергей Иванович и коротко вздохнул. – Так что же с балетом? Вы обо мне не забудете?.. На сегодня подвигов, по-моему, хватит. Пора и по домам.
Они обменялись номерами телефонов, раскланялись и разошлись в разные стороны, весьма довольные и новым знакомством, и организованным ими уроком словесности…
Вернувшись домой, Палыч позвонил внучке:
- Привет. Запиши там ещё одного на десятое в партер на мои места… С правой стороны… Как здоровье? Токсикоз? Уже меньше беспокоит? Ну, это девочка, точно девочка… У мамы твоей всё также было… Записала?.. Хорошо. Сколько тебе ещё нужно набрать? Ого! – и Палыч присвистнул. – Ну, ничего, завтра пораньше двинусь на охоту, в другую сторону. У меня ещё «Берёзовая роща» не охвачена. Ты там крепись, а дедушка ещё пятерых за неделю точно «наманьячит»…
Палыч переключил телефон на «шагомер». Он показал всего пятнадцать тысяч шагов. Тогда расстроенный Палыч отложил его в сторону, подальше, и завёл на старом магнитофоне Пинк Флойд, «Стену», он слушал это уже сорок лет, с тех пор, когда жена была беременна первой дочерью…