Вырвавшись в обед из города, заехали мы втроём: я, следователь Петя Юрков и программист Аркадий Иващенко — в жуткую глухомань, так что не брали ни интернет, ни телефон, ни радио. Жара под сорок, несмотря на скорое наступление вечера. Караси, задыхаясь, плавают по поверхности заросшего пруда и хватают воздух губами. Ни облачка, ни ветерка, степь на километры вокруг, делать нечего, только закусывать, загорать и развлекать друг друга пустыми разговорами. Забросили удочки, разложили покрывало прямо тут на высушенной солнцем траве, достали нехитрую еду. Подкрепившись, мы с Юрковым откинулись на спину, накрыв глаза шляпами, и лениво перекидываемся редкими фразами. Иващенко за рулём, потому не может себе позволить лишнего и от скуки кидает комья засохшей грязи в лежащее неподалёку бревно.
– Вот, господа хорошие, — наконец не выдержал он, — развалились вы, как помещики добрых полторы сотни лет назад, маетесь от безделья, вроде как у Чехова или Тургенева, говорите на старый манер, да и я вот назвал вас господами, хотя, следует сказать, рожи окосевшие ваши заслуживают порядочной чистки. И какого чёрта мы притащились сюда?
Я приподнялся на локте и посмотрел на него. Настроение у моего товарища было явно не из лучших.
– Где ж ты видишь, дружище, что кто-то из нас маялся от безделья? Мы им наслаждаемся. Ты чего-то, Аркаша, настроен слишком агрессивно и возвышенно. Или квас не зашёл? — спрашиваю я с улыбкой. — Подумать не мог, что ты водишь знакомство с нашими классиками. Или тянет на романтику?
– Нашёл дурака? Нет романтиков, вымерли, как динозавры.
– Это почему же?
– Да потому, что только у этих друзей бумагомарателей такие бредни и появляются. А ты скажи, много романтизма в твоей жизни? Вот ты конструктор, изобретатель, деньги большие зарабатываешь. Расскажи молодой девчонке, кто ты, она вообразит ещё чего. А чем ты занимаешься? По требованию заказчика-дачника ручку на двери для калитки с правой стороны на левую переносишь. Весь романтизм — от незнания реального положения дел, выдумки. Или, может, личная жизнь у тебя сияет красками?
– Да, признаться, не до романтики мне, и незачем. Не у всех же так.
– Так давай спросим вон товарища капитана, он много повидал людских судеб.
Он тебе ответит: одна грязь, кровь, ненависть, жалкие корыстные делишки и поломанные судьбы. Что скажешь, товарищ начальник?
Мы посмотрели на Петю, но он, казалось, и не слушал нас вовсе. Разговор прервался, как бывает всегда, когда одна сторона не сильно верит в силу своих аргументов, а вторая совершенно не настроена спорить, каждый думал о чём-то своём. Прошло несколько минут. В своих размышлениях я уже далеко отвлёкся от нашего разговора, а Аркадий, немного успокоившись, не отрываясь, смотрел на неподвижные поплавки. Именно в этот момент неожиданно, не поднимая головы и не глядя на нас, заговорил Юрков.
– Пару лет назад к нам в отделение зашла женщина лет сорока пяти. Одета она была дорого, но уж больно неопрятно, не накрашена, не причёсана, с опухшими глазами и в сильном нервном возбуждении. С грехом пополам объяснив дежурному причину своего визита (речь шла о пропаже человека), она принялась писать заявление. В общем-то, обычная история, нам постоянно заявляют о пропаже мужей, об ушедших из дома подростках, мало ли чего бывает. При этом каждый заявитель жутко нервничает и считает, что его случай самый вопиющий, очевидный и требует скорейшего реагирования правоохранительных органов и тщательного расследования с привлечением всего аппарата МВД. Стоит ли говорить, что большинство пропавших быстро обнаруживаются сами. Мужи, оказывается, загуляли у любовниц, подростки, проголодавшись и замучившись шататься по чердакам и подвалам, с повинной головой звонят в домофоны. Мы не торопимся принимать такие заявления без каких бы то ни было серьёзных на то оснований. Ну а тут их не было вообще. Опросить женщину поручили молодому практиканту. Выяснилось следующее: семнадцать лет назад у гражданки был роман с каким-то… Не важно, в общем. Отношения закончились разрывом, но после расставания в её адрес стали приходить цветы, подарки и переводы. Заявительница несколько раз меняла адрес проживания, но подарки, хоть и после некоторой паузы, продолжали доставлять с периодичностью раз в месяц в одну и ту же дату. Принимая их, женщина, конечно, догадывалась, от кого они, но не обращала на это большого внимания. Что-то раздавала, что-то выкидывала или оставляла себе. Но вот за несколько месяцев до её визита к нам в отделение посылки прекратились. То, чему заявительница не придавала значения, теперь вызвало в ней тревогу за того, кто все эти годы заботился и помнил о ней. Того, кто был не нужен столько лет, вдруг требовалось срочно разыскать. Так что вы не правы, когда говорите, что не существует теперь романтиков. Хотя кто его знает, может, этот субъект был последним.
На какое-то время опять повисла пауза.
– Как же он находил её после смены адресов? — усомнился Аркадий.
– Да дело нехитрое. Можно навести справки, спросить соседей, а скорее всего, были общие знакомые.
– Что ж, вы так и не помогли этой женщине? — спросил я.
– Да какая тут может быть помощь? Разыскать его не составило никакого труда, надо знать, кому позвонить за справкой, дело одной минуты.
– Ну и что же удалось узнать?
– Да ничего особенного — умер он, обычный инфаркт.
– И как отреагировала женщина?
– Не сказали мы ей. Объяснили, что данных для поиска недостаточно. Жила семнадцать лет спокойно и дальше пусть живёт. Без подарков, конечно, теперь.
– Что ж она не настаивала? Ведь пришла же она, чтобы разыскать его. Неужели не просила?
– Да не особо. Ушла расстроенная, конечно, даже отчаявшаяся. Только, мне кажется, ненадолго была эта печаль. Во всяком случае, больше мы её не видели.
Жара спадала. Подул лёгкий ветерок, зашелестев камышом у пруда и подняв лёгкую рябь на воде. После дневного зноя природа будто оживала. Появились редкие облака, и прямо под ними с едва слышным писком мелкими чёрными точками кружили стрижи. Пару раз случились неуверенные поклёвки, но, дёрнув поплавок, рыба тотчас уходила. Петя сдвинул шляпу с лица и посмотрел на небо.
– Однако домой пора собираться, солнце скоро будет садиться. Не хотелось бы заплутать. Выберешься ли отсюда ночью — вопрос.
Когда стемнело, мы уже ехали обратно по пустой асфальтированной дороге, одна полоса в каждую сторону. Машина мягко покачивалась на кочках, на поворотах фары выхватывали бескрайние поля. То и дело путь перебегали какие-нибудь мелкие животные: зайцы, ежи и даже лисы. Я сидел сзади, прижавшись головой к стеклу, и думал о том, как умирал этот чудак. Мне представлялось одиночество и мрак слабоосвещённой комнаты, когда уже не было возможности доползти до телефона, как он шептал её имя на последнем выдохе. Сколько раз я сам игнорировал чужие чувства и утешался лёгкими отношениями. Я вспоминал, как бросал любивших женщин, и разыскивал в памяти отвергнутые признания. Много лет прошло, так много, что вот уже поблёкло всё. Нет стыда и нет щемящей тоски, нет досады, обиды и подкатывающих слёз. Забыл, а он не смог и сделал свою любовь смыслом жизни. А может, не любовь, а глупость, ущемлённая гордыня? Сколько мужчин мучилось, добиваясь женщины, а добившись, теряли к ней всякий интерес? Так во имя чего всё это, и в чём смысл? Не было у меня ответа, но хотелось верить, что смысл всё-таки есть, что любовь существует, что она чему-то нас научит, однажды убережёт от ошибки и хоть иногда направит, чтобы вывести из темноты на свет.