Солнце и вода словно слились в одно светящееся начало, когда парусник проплыл мимо лазурного залива. Всплеском волны озарило горизонт, и потом солнце ярко-огненными лучами упало на каменистый берег, отразившись в выпуклой зеркальности камня. Миллионы бликов замерцали на сетчатке карих, припущенных длинными ресницами, мальчишеских глаз.
— Так начинается новый мир, — протянул руку к горизонту мужчина.
— И новый день… тоже, — прошептал в подушку маленький мальчик, неведомо кому, или чему улыбнувшись, прижав к груди смешного, плюшевого мишку и тут же провалившись в сон…
Неудовлетворённый собственным бытием, уставший от жизненных неудач человек в красной фланелевой рубашке, в синих потёртых джинсах шёл по асфальтовой дорожке. В одной руке у него была недопитая бутылка пива, а в другой недокуренная сигарета.
«Опять непруха. Денег, как всегда, не хватает. А может я по жизни такой неудачник? Вон даже бензин разбавить без последствий не могу. Варечка — кассирша явно намекнула перед уходом, что промолчит только через стоящую в комнатке отдыха медицинскую кушетку. Как бы то ни было — он свой член не на помойке нашёл и совать его в общественный сортир, каким несомненно является многоопытная Варечкина щель, отнюдь не намерен. Ну и какой из этого вывод? Очень простой: Завтра этот жирный боров Паша Хусевич рассчитает его, своим, сорок пятым растоптанным, пинком под зад, естественно без двухнедельного пособия (когда это частники платили работягам положенные после увольнения бабки… ха)
Безоговорочно подчиняясь глупым мыслям, долбившим голову с самого утра, Сухов Алексей, в реальной жизни обычный рабочий с бензозаправки, а по совместительству — неудавшийся писатель, вышел под дождь, согласно классикам «следуя своей судьбе». Из всех путников с ним было только, прилипшее, словно банный лист к заднице Одиночество. Ещё год назад он надменно думал, что создал что-то новое, писал безобразные строки, отрывками, бессмысленные, не вдумываясь в смысл сказанного. Это был просто поток мыслей непонятно для каких читателей, непонятно зачем и в какое пространство.
Так многое хотелось сказать, написать, поделиться, был ли в этом смысл? И вообще; сделал ли он в своей жизни хоть что-то правильное, хорошее, нужное?
А в действительности же оставалась насквозь пропахшая бензином синяя униформа, неизменное крепкое пиво по вечерам и потёртая, с выдранными страницами, весьма похудевшая от непредусмотренного, вандалистического обращения общая тетрадь, в которой, к данному моменту не осталось ни единой строчки.
В тот вечер в мае, он промокший и почти голодный, быстрым шагом, шёл, мокрыми улицами, тротуарами, давно изученными до малейшей трещины в асфальте, к родному подъезду.
Над светлой головой было только тёмное небо.
— Игорь, иди домой! — грозный, низкий голос, донесшийся с балкона третьего этажа слился с громом и стал почти стихией.
— Домой, сказала!
— Мама, ещё чуть-чуть….
— Сейчас спущусь, покажу тебе чуть-чуть…
— Ну, мама!..
— Ну, ладно, ещё пять минут погуляй и домой!
— Хорошо, мама!
Незнакомый мальчик (в этот дом Лёша заселился давно, но в виду своей не общительности не всех жителей знал в лицо) лет девяти, в коричневой рубашке, под цвет его глаз, и коротких шортах, бегал вокруг рисунка нарисованного мелом на асфальте, и накрывал его газетами от дождя. Парню это показалось странным. Борьба стихии и маленького мальчика. Что-то светлое промелькнуло в голове. Показалось даже, что он разговаривает с графикой. Подошёл поближе.
— Подожди немного, сейчас я тебя накрою, а завтра дорисую, жаль, что я не могу забрать тебя к себе на ночь.
Алексей увидел на асфальте почти смытого симпатично недорисованного медвежонка.
— Да не повезло тебе, Пух… — вырвалось у него.
— Что? — не отрываясь от спасения своего творения, недовольно спросил мальчик и вытер лоб перепачканными мелом руками.
— Не повезло медвежонку, только нарисовали, а уже и смываться надо…
— Это мы ещё посмотрим, кому смываться надо! — мальчик положил поверх газеты полиэтиленовый пакет.
— Вот так всегда, хочешь куда-нибудь смыться, а тебя закрывают, и не спросят даже, чего ты сам-то хочешь.
— Что? — снова удивился мальчик.
Порыв ветра подхватил пакет, он взмыл над моей головой, я его уже было, хотел схватить, но пакет, почувствовавший себя птицей, наверняка за всё время своей полиэтиленовой жизни впервые ощутил себя свободным, и полетел осваивать новые, доселе неизведанные ему дали в сторону автобусной остановки.
— Держите газеты, а то тоже улетят — приказал мне мальчик и побежал вслед за покрывалом для своего медвежонка.
Лёха послушно ринулся на защиту утопающего, точнее смывающегося. Успел прижать газеты к земле рукой, и довольный собой стал дожидаться мальчика с пакетом. Долго ждать не пришлось, секунд через сорок он уже стоял рядом с ними. Им и медвежонком.
— Ничего, завтра подрисую, будет как новый. Уберите вообще газеты, видите, размокли, только мешают.
Сухов послушно убрал газеты.
— Дождь кончился, можешь не накрывать его.
— Не накрывать? — возмутился мальчик. — Да думайте хоть, что говорите!
— А что я такого сказал?
— А вдруг ночью опять пойдёт дождь? А я ему ногу дорисовать не успел, он даже убежать не сможет!
— Да, действительно… — ему даже стало стыдно, что он такой глупый.
— Пожалуйста накройте его пакетом, — мальчик протянул мне пакет. — А я камни пойду, найду, придавим его, чтобы больше не улетел.
Парень послушно накрыл рисунок, и, на корточках, стал дожидаться мальчика с камнями. Подумал, было о нелепости ситуации, представил картину со стороны — сижу на мокром асфальте с пакетом и нарисованным медвежонком. Но потом поймал себя на мысли, что вовсе и не чувствует никакой нелепости.
— Спасибо! А я думал, что вы глупый! — мальчик принёс два небольших камня и придавил ими края пакета. — Ну, всё, теперь и домой идти можно.
— Ну да, — пробурчал он, — можно. А как его зовут то?
— Кого?
— Ну, медвежонка, которого мы спасали? — зачем спросил, подумал про себя. — Винни-Пух?
— Нет, ну вы точно глупый! — распалился мальчик.- Я его и не спасал, а просто помогал. Ведь он мой друг.
— Игорь, с кем ты там? — снова раздался голос из окна.
— Ни с кем!
— Иди домой!
— Иду.
Мальчик посмотрел на укутанного медвежонка, затем на незнакомца, развернулся и торопливым шагом пошёл к подъездной двери. Мелкими каплями снова стал накрапывать дождь.
— Темно, я дверь захлопывать не буду, а то код набирать придётся от замка.
— Хорошо, не захлопывай.
— Спокойной ночи, — мальчик юркнул в дверь, оставив её приоткрытой.
— Спокойной ночи, — пожелание Алексея явно уже не было услышано.
Минут десять он сидел и смотрел на пакет, под которым был медвежонок. «Вся палитра человеческих отношений. Мальчик и медвежонок». С каждой минутой капли дождя падающие с неба становились крупнее и холоднее. «Мальчик и медвежонок. Холодно.
Бля… поток откровений с самим собой. Может я и правда сошёл с ума? Отключаю мозг»
В подъезде встретил, на этот раз, знакомого соседа. Поздоровались.
— Сейчас встретил во дворе мальчика.
— Симпатичный? Телефончик стрельнул?
— Не остроумно и тупо.
— Да ладно, чего тупо-то сразу.
— Он накрывал газетами рисунок на асфальте, такой серьёзный.
— Игорёк, что ли?
— Ну.
— С ним во дворе никто из детей не играет. Аутизм вроде.
— Уверен?
— Да, он людей боится и ни с кем не разговаривает. Сам по себе.
— Он разговаривал со мной.
— Тебе повезло…
Утром погода наладилась. Когда вышел из подъезда встретил мальчика с полным ведром воды. Рядом, около подвальной двери из поливочного шланга стекала тоненькая, умирающая струя.
— Привет! Ты куда это с ведром?
— Медвежонка смывать, я ему ногу уже дорисовал, — сразу начал мальчик.
— Смывать… зачем?
— А вам бы понравилось на асфальте жить?
— Нет… на асфальте… нет… — ответил с запинкой, как будто даже засомневался.
— Ну, вот и ему не нравится, он мой друг и я его должен отпустить.
— Куда отпустить?
Но больше мальчик не стал отвечать на мои вопросы.
Дальнейшее отпечаталось в памяти, будто в замедленной съёмке.
Уходя, парень обернулся и увидел, как он вылил ведро воды на своего медвежонка.
Внезапно из-за поворота вырулил черный джип и, не сбавляя скорости понёсся, на растерявшегося, замершего в ступоре мальчишку.
Неведомо как, но в последний момент Лёшка сумел оттолкнуть Игорька за поребрик.
Послышался скрежет раздавленного об асфальт оцинкованного ведра.
Утреннее солнце померкло.
«Наверное снова пойдет дождь. Хорошо, что медвежонок уже ушёл», — мелькнуло в отключавшемся мозгу и наступила темнота.
Следом больничная палата. (К слову, с соседями повезло. Двое дедуль — божьих одуванчиков, подававших голос только просьбой утки) Славный вид на берёзовую рощу, сквозь распахнутое настежь окно, непередаваемый аромат наступившего лета и ясная, полная новых, доселе неведомых мыслей голова. Наконец долгожданная выписка, на которую, как и ожидалось, встречать его никто не пришёл.
Затем витрина с мягкими игрушками в «Детском мире». Разбегающиеся от громадного выбора глаза. Стандартная улыбка крашеной продавщицы на кассе. Родимый подъезд. Потом привычный маршрут по знакомым ступенькам на третий этаж. Поставил упакованного в полиэтилен плюшевого мишку на резиновый коврик к железной двери. Нажал на звонок и, словно нашкодивший пятиклассник, через две ступени помчался к себе на пятый… домой…
А дома, изготовленная на сто процентов в ближайшем гараже пачка пельменей, выдранная из покрытой льдом морозилки… сваренная на скорую руку. Любимый стол, чашка дымящегося кофе (к дьяволу пиво) и настольная лампа, с сиреневым абажуром, а следом раскрытая общая тетрадь и нацарапанный, трясущейся от нетерпения рукой заголовок: «Медвежонок на асфальте»…