Завздыхает октябрь, накрываясь дырявым плащом, с неба сыплются звёзды и колкие иглы дождя. Не уснуть и ворочаться, глядя, как, медным хрущом, из углей выбирается Мара – мороза дитя.
По углам всё колышутся тени, и балки скрипят, травы в серых пучках пахнут августом и ворожбой. Домовята за печкой шуршат и полночи не спят, шепчут страшные сказки, да ухают сизой совой.
Ветвь рябины в оконце скребётся костлявой рукой, стылый воздух голодным волчонком стенает в трубе. Осень ведьминым саваном ляжет на лес за рекой, забурлит и забулькает зелье в дырявом котле.
Домовята сплетут из волос и тумана силки, звёзд в колодце изловят, пыхтя, их притащат домой.
Над абрисом дубов протрубят костяные рожки, и вздымятся костры на пригорках и в чаще лесной.
Заскрипит и заохает старый бревенчатый дом, руны листьев к порогу ложатся важнейшей из тайн, что издревле идёт всё, конечно, своим чередом.
В рыжих тыквах чадит вечный старец-мальчишка Самайн.