Болезненное напряжение мысли, крайняя нервность, нестерпимая насыщенность остротой современных переживаний, бесчисленных в своём единстве, подобно куску горного льна, дающего миллионы нитей, держали меня, журналиста Галиена Марка, последние десять лет в тисках пытки сознания.
Не было вещи и факта, о которых я думал бы непосредственно всё, что я видел, чувствовал или обсуждал, состояло в тесной, кропотливой связи с бесчисленностью мировых явлений, брошенных сознанию по рельсам ассоциаций.
Короче говоря, я был непрерывно в состоянии мучительного философского размышления, что свойственно вообще людям нашего времени, в разной, конечно, лишь силе и степени.
По мере исчезновения пространства, уничтожаемого согласным действием бесчисленных технических измышлений, мир терял перспективу, становясь похожим на китайский рисунок, где близкое и далёкое, незначительное и колоссальное является в одной плоскости.
Всё приблизилось, всё задавило сознание, измученное непосильной работой.
Наука, искусство, преступность, промышленность, любовь, общественность, крайне утончив и изощрив формы своих явлений, ринулись неисчислимой армией фактов на осаду рассудка, обложив духовный горизонт тучами строжайших проблем, и я, против воли, должен был держать в жалком и неверном порядке, в относительном равновесии весь этот хаос умозрительных и чувствительных впечатлений.
Я устал, наконец.
Я очень хотел бы поглупеть, сделаться бестолковым, придурковатым, этаким смешливым субъектом, со скудным диапазоном мыслей и ликующими животными стремлениями.
Проходя мимо сумасшедшего дома, я подолгу засматривался на его вымазанные белилами окна, подчеркивающими слепоту душ людей, живущих за устрашающими решетками.
"Возможно, что хорошо лишиться рассудка", - говорил я себе, стараясь представить загадочное состояние больного духа, выраженное блаженно-идиотской улыбкой и хитрым подмигиванием.
Иногда я прилипчиво торчал в обществе пошляков, стараясь заразиться настроением холостяцких анекдотов и самодовольной грубости, но это не спасало меня, так как, спустя недолгое время, я с ужасом видел, что и пошленькое пристёгнуто к дьявольскому колесу размышлений.
Но этого мало.
Кто задумался хоть раз над происхождением неясного беспокойства, достигающего истерической остроты, и кто, минуя соблазнительные гавани доктрин физиологических, искал причин этого в гипертрофии реальности, в многоформенности её электризующих прикосновений, - тот, конечно, не сморгнув глазом, вынесет оправдательный вердикт невинному дурному пищеварению и признает, что кроме чувств, воспринимающих мир в виде, так сказать, взаимных рукопожатий с ним и его абстракциями, существует впечатление на расстоянии - особая восприимчивость душевного аппарата, ставшая, в силу условий века, явлением заурядным.
Некто болен, о чём вы не подозреваете, но вас беспричинно тянет пойти к нему.
Случается и обратное - некто испытывает сильную радость; вы же, находясь до этого в состоянии хронической мрачности, становитесь необъяснимо веселым, соответственно настроению данного "некто".
Такие совпадения встречаются, по преимуществу, меж близкими или много думающими друг о друге людьми.
Примеры эти я привожу потому, что они элементарно просты, известны почти каждому из личного опыта и поэтому достоверны, а достоверное убедительно.
Разумеется, проверенность указанных совпадений не может простираться на человечество в совокупности, однако это ещё не значит, что мы хорошо изолированы, раз впечатление на расстоянии установлено вообще,- размеры расстояния как такового отпадают по существу вопроса; иначе говоря, в таком порядке явлений, где действуют (пора бы это признать) агенты малоисследованные, - расстояние исчезает.
И я заключаю, что мы ежесекундно подвергаемся тайному психическому давлению миллиардов живых сознаний, так же как пчёлы в улье слышат гул роя, но это - вне свидетельских показаний, и я, например, не мог спросить у населения Тонкина, не его ли религиозному празднику и хорошей погоде обязан одной - единственной, непохожей на остальные минутой яркого возбуждения, полного оттенков нездешнего?
Установить такую зависимость было бы величайшим торжеством нашего времени, когда, как я сказал и как продолжаю думать, изощрённость нервного аппарата нашего граничит с чтением мыслей.
Моему изнурению, происходившему от чрезвычайной нервности и надоедливо тревожной сложности жизни, могло помочь, как я надеялся, глубокое одиночество, и я сел на пароход
Болезненное напряжение мысли, крайняя нервность, нестерпимая насыщенность остротой современных переживаний, бесчисленных в своём единстве, подобно куску горного льна, дающего миллионы нитей, держали меня, журналиста Галиена Марка, последние десять лет в тисках пытки сознания.
Painful tension of thought, extreme nervousness, unbearable saturation with the sharpness of modern experiences, countless in their unity, like a piece of mountain flax, giving millions of threads, have kept me, journalist Galien Mark, in the grip of the torture of consciousness for the last ten years.
Не было вещи и факта, о которых я думал бы непосредственно всё, что я видел, чувствовал или обсуждал, состояло в тесной, кропотливой связи с бесчисленностью мировых явлений, брошенных сознанию по рельсам ассоциаций.
There was no thing or fact that I would think about directly. Everything that I saw, felt or discussed consisted in a close, painstaking connection with the innumerable world phenomena thrown to consciousness along the rails of associations.
Короче говоря, я был непрерывно в состоянии мучительного философского размышления, что свойственно вообще людям нашего времени, в разной, конечно, лишь силе и степени.
In short, I was continuously in a state of painful philosophical reflection, which is characteristic of people of our time in general, in varying, of course, only in strength and degree.
По мере исчезновения пространства, уничтожаемого согласным действием бесчисленных технических измышлений, мир терял перспективу, становясь похожим на китайский рисунок, где близкое и далёкое, незначительное и колоссальное является в одной плоскости.
As space disappeared, destroyed by the concordant action of countless technical inventions, the world lost perspective, becoming like a Chinese drawing, where the near and far, the insignificant and the colossal are in one plane.
Всё приблизилось, всё задавило сознание, измученное непосильной работой.
Everything came closer, everything was crushed by consciousness, exhausted by overwork.
Наука, искусство, преступность, промышленность, любовь, общественность, крайне утончив и изощрив формы своих явлений, ринулись неисчислимой армией фактов на осаду рассудка, обложив духовный горизонт тучами строжайших проблем, и я, против воли, должен был держать в жалком и неверном порядке, в относительном равновесии весь этот хаос умозрительных и чувствительных впечатлений.
Science, art, crime, industry, love, the public, extremely refined and sophisticated forms of their phenomena, rushed an incalculable army of facts to besiege the mind, overlaying the spiritual horizon with clouds of the strictest problems, and I, against my will, had to keep all this chaos of speculative and sensitive impressions in a pitiful and incorrect order, in relative balance.
Я устал, наконец.
I'm finally tired.
Я очень хотел бы поглупеть, сделаться бестолковым, придурковатым, этаким смешливым субъектом, со скудным диапазоном мыслей и ликующими животными стремлениями.
I would very much like to become stupid, to become a stupid, stupid, kind of funny subject, with a meager range of thoughts and exultant animal aspirations.
Проходя мимо сумасшедшего дома, я подолгу засматривался на его вымазанные белилами окна, подчеркивающими слепоту душ людей, живущих за устрашающими решетками.
Passing by the madhouse, I stared at its whitewashed windows for a long time, emphasizing the blindness of the souls of people living behind frightening bars.
"Возможно, что хорошо лишиться рассудка", - говорил я себе, стараясь представить загадочное состояние больного духа, выраженное блаженно-идиотской улыбкой и хитрым подмигиванием.
"It's probably good to lose your mind," I said to myself, trying to imagine the mysterious state of a sick spirit expressed by a blissfully idiotic smile and a sly wink.
Иногда я прилипчиво торчал в обществе пошляков, стараясь заразиться настроением холостяцких анекдотов и самодовольной грубости, но это не спасало меня, так как, спустя недолгое время, я с ужасом видел, что и пошленькое пристёгнуто к дьявольскому колесу размышлений.
Sometimes I stuck clingingly in the company of vulgars, trying to get infected with the mood of bachelor jokes and self-satisfied rudeness, but this did not save me, because, after a short time, I saw with horror that the vulgar was fastened to the devil's wheel of reflection.
Но этого мало. But this is not enough
Кто задумался хоть раз над происхождением неясного беспокойства, достигающего истерической остроты, и кто, минуя соблазнительные гавани доктрин физиологических, искал причин этого в гипертрофии реальности, в многоформенности её электризующих прикосновений, - тот, конечно, не сморгнув глазом, вынесет оправдательный вердикт невинному дурному пищеварению и признает, что кроме чувств, воспринимающих мир в виде, так сказать, взаимных рукопожатий с ним и его абстракциями, существует впечатление на расстоянии - особая восприимчивость душевного аппарата, ставшая, в силу условий века, явлением заурядным.
Anyone who has thought at least once about the origin of an obscure anxiety that reaches hysterical acuteness, and who, bypassing the seductive harbors of physiological doctrines, looked for the reasons for this in the hypertrophy of reality, in the multiformity of its electrifying touches, will, of course, without blinking an eye, pass an acquittal verdict to innocent bad digestion and recognize that in addition to the senses that perceive the world in in the form, so to speak, of mutual handshakes with him and his abstractions, there is an impression at a distance - a special susceptibility of the mental apparatus, which, due to the conditions of the century, has become an ordinary phenomenon.
Некто болен, о чём вы не подозреваете, но вас беспричинно тянет пойти к нему.
Someone is sick, which you do not suspect, but you are unreasonably drawn to go to him.
Случается и обратное - некто испытывает сильную радость; вы же, находясь до этого в состоянии хронической мрачности, становитесь необъяснимо веселым, соответственно настроению данного "некто".
The opposite also happens - someone experiences intense joy; you, being in a state of chronic gloom before, become inexplicably cheerful, according to the mood of this "someone"
Такие совпадения встречаются, по преимуществу, меж близкими или много думающими друг о друге людьми.
Such coincidences occur mainly between people who are close or think a lot about each other.
Примеры эти я привожу потому, что они элементарно просты, известны почти каждому из личного опыта и поэтому достоверны, а достоверное убедительно.
I give these examples because they are elementary simple, known to almost everyone from personal experience and therefore reliable, and reliable is convincing.
Разумеется, проверенность указанных совпадений не может простираться на человечество в совокупности, однако это ещё не значит, что мы хорошо изолированы, раз впечатление на расстоянии установлено вообще,- размеры расстояния как такового отпадают по существу вопроса; иначе говоря, в таком порядке явлений, где действуют (пора бы это признать) агенты малоисследованные, - расстояние исчезает.
Of course, the verifiability of these coincidences cannot extend to humanity as a whole, but this does not mean that we are well isolated, since the impression at a distance is established at all, - the dimensions of distance as such disappear on the merits of the question; in other words, in such an order of phenomena where (it's time to admit it) little-studied agents act, - the distance disappears.
И я заключаю, что мы ежесекундно подвергаемся тайному психическому давлению миллиардов живых сознаний, так же как пчёлы в улье слышат гул роя, но это - вне свидетельских показаний, и я, например, не мог спросить у населения Тонкина, не его ли религиозному празднику и хорошей погоде обязан одной - единственной, непохожей на остальные минутой яркого возбуждения, полного оттенков нездешнего?
And I conclude that every second we are subjected to the secret psychic pressure of billions of living consciousnesses, just as bees in a hive hear the hum of a swarm, but this is beyond testimony, and I, for example, could not ask the population of Tonkin if it is not due to its religious holiday and good weather to a single one, unlike the rest a moment of bright excitement, full of shades of the otherworldly?
Установить такую зависимость было бы величайшим торжеством нашего времени, когда, как я сказал и как продолжаю думать, изощрённость нервного аппарата нашего граничит с чтением мыслей.
To establish such a dependence would be the greatest triumph of our time, when, as I have said and as I continue to think, the sophistication of our nervous apparatus borders on mind reading.
Моему изнурению, происходившему от чрезвычайной нервности и надоедливо тревожной сложности жизни, могло помочь, как я надеялся, глубокое одиночество, и я сел на пароход
My exhaustion, which came from extreme nervousness and the annoyingly anxious complexity of life, could be helped, as I hoped, by deep loneliness, and I boarded a steamer