От волшебства осталась только солнца яшма
над кукурузным полем с вывихнутой башней,
и шпиль её скукожился рожком бумажным,
втыкаясь в небо без намёка на дожди.
В покинутом чертоге, лебедями, гадко
до жажды врать самой себе в немых припадках,
до пресыщения неправдой слишком сладкой,
до крика боли богу в уши «подожди».
Не просит осень позволения стелиться
пожухлой грустью, как туманом золотистым,
на внутренний порог сознательной темницы
с прикованным виной к тому, что позади.
Ко всяким мелочам и великанским рунам
моей/твоей любви, которая вспорхнула
со стаей лебедей открыто и угрюмо
в наполненное небо медным конфетти.
Закат утонет в недопитом зелье веры
послушно, опьянело, с болью омертвелой,
а сердца мякиш хлебной коркой очерствеет,
ведь я бессильна,
и всесильным был
лишь ты.