На тяжелом золоте простыни
Под синими-синими звездами одеяла
Жить заоконными грозами.
И грустить – о чем-то ничтожно малом.
И любить. Любить женщину.
И тебя чтобы любили истово –
Какая-нибудь дама в цитрусово-перечном,
С бокалом белого игристого.
Говорить полувздохами, с придыханием,
Полунамеками, взглядами.
Пробудиться от похмелья раннего
На полу или в палатке с бардами.
Жать руку – крепко, до глупости,
До «Отстань, пора восвояси».
И вновь утащить в погреб – нахлюпаться
Какой-нибудь тягучей дорогущей гадости.
Книгу нерезаную читать, гордиться,
Ничего не вынеся, не запомнив.
Значок памятный вставить в петлицу,
Значительно хмурить брови
В солидном синем костюме
Со стопроцентной шерстью в волокнах
Где-нибудь в Сенате, в Раде, в Думе,
В вагоне электрички прокуренно-потном.
Грызть колбасу копченую со шкурой,
Сыпать по полу чешуёй тарани,
Запивать все это из кружки пенно-бурой
И дышать предрассветной ранью.
Горланить песни, тебя понимающие,
Угрюмо листать старые фильмы.
Говорить, что нужно встречаться почаще
И тут же прятаться под крышу филином.
Загорать летом, плакать осенью,
Вспоминать, как зима в весну перетекала
На тяжелом золоте простыни
Под синими-синими звездами одеяла.