Я хочу, чтоб судили меня по строке,
по огню в полуночном лесном костерке,
по молчанью зари,
по широкому взмаху весла на реке,
по тропинке, по камню в большом роднике
у сосновой горы,
по ворчанью пилы, по кряхтенью доски,
разговорам, работой зажатым в тиски,
по всему, в чём изъян.
И, конечно, конечно, по дням во хмелю,
где потребное я с непотребным мелю
на потеху друзьям!
Но за хмурый мой взгляд ты меня не суди:
это он по весне доглядает сады,
поправляет кресты...
Это он ввечеру без особых помет
помогает найти в доме выживший свет.
Помогает грести.
Не суди за тела недосказанных слов,
что нелепо торчат из капкана зубов, -
то молитвы птенец;
он полёту души, он дороге судьбы,
эпизоду от полной арбы до борьбы
и почин, и конец.
Не суди за мечты, за рябую мозоль,
за улыбку штормам, - то не хлеб мой, а соль.
На родном берегу
по-другому ходить, веселить, говорить,
по-другому гореть, по-другому хвалить
не могу, не могу!
И за голос нестройный суда не чини:
он один, он один средь пиров и чумы
криком в небо, в быльё
помнит цвет твоих глаз, многословную речь,
помнит ветреный дар, помнит яростный меч.
Помнит имя твоё.