1-я часть. Как мы с женой бросали курить

 
   Первую папиросу, стянув её из оставленной отцом на виду пачки «Беломора», я выкурил в тринадцать лет. Не скажу, что это доставило мне удовольствие. Просто очень хотелось очутиться во «взрослой» компании. В общем, стать своим среди пацанов нашего двора, в большинстве своём состоящих из курильщиков с приличным стажем. Но и этого было мало. Признать тебя своим могли только после распития вермута местного разлива из горла. И закусить его следовало не папиной папироской, а убойного вкуса «Памиром». От сивухи меня замутило и больше к вермуту я не притрагивался. «Памир» же пришёлся по вкусу. И смолил я его до первой институтской стипендии, с которой купил отцу предмет его давнего вожделения – огромную коробку дорогостоящих элитных папирос. На ней были изображены Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алёша Попович. Эти бравые ребята всем своим видом убеждали любителя подымить в том, что только курение табачка сорта «Три богатыря» обеспечит ему богатырское здоровье… ну хотя бы до того момента, пока не задушит кашель и курильщика не вынесут ногами вперёд из собственного дома.
   Маме подарил шёлковый платочек. А с дворовыми ребятами распил несколько бутылок приличного даже по сегодняшним меркам портвейна, затягиваясь по кругу только-только появившейся в продаже сигаретой «Шипка».
***
   Этот табачок в течение многих лет сопровождал меня во всех передвижениях по белу свету, вплоть до того дня, когда в антракте вечернего спектакля «Мистер Икс» в мою гримёрку ввалился однокашник по театральному институту Игорёша Павлов. Он облапал меня своими ручищами и приподнял над землёй, выразив таким образом восторг по поводу неожиданной встречи. Ведь после выпуска дипломного спектакля мы разлетелись по разным городам. Клятвенное обещание периодически подавать весточку о своих творческих и иных успехах вскоре забылось. Только заглядывая порой в журнал «Театральная жизнь», узнавали, кто и насколько преуспел на нашем весёлом поприще.
Игорёше с первого курса пророчили венец, украшавший некогда главу великого реформатора театра Константина Сергеевича Станиславского. По окончании института его оставили в аспирантуре. Посему моё удивление было непритворным, когда, с присущим ему с первого дня нашего знакомства пафосом, он громогласно заявил:
 — Ты в курсе, кто руководит театром, на сцене которого вы гастролируете, и где задирает ноги ваш очаровательный кордебалет?
 — Я, доктор…
 — Этим театром руководит твой старый друг!
 — Вот так встреча! Постой… я после института уехал в Камчатский театр драмы. Тебя, насколько мне известно, после аспирантуры оставили в альма-матер преподавать мастерство актёра. Вскоре на вверенном курсе ты поставил наделавший шуму дипломный спектакль по Брехту. Его перенесли на сцену городского драмтеатра, студентов чуть ли не скопом зачислили в труппу, а тебя с почётом отправили в столицу на высшие режиссёрские курсы. Вот тут я в курсе.
— Было дело. Только я от тоски чуть не загнулся, когда после аспирантуры стал руководителем курса на актёрском факультете. Оказалось, не моё это. Не вышло, слава богу, из меня Станиславского. Ну, довёл я ребят до выпуска, ну, поставил приличный спектакль. Вот это моё. Но, считай, четыре года псу под хвост. А после ещё два года болтаться на высших курсах! Набираться чужого ума-разума! Слуга покорный! Благо, нашёлся в министерстве культуры добрый человек. Определил в этот городишко главным режиссёром. Ставлю спектакли, езжу на гастроли, сам иногда поигрываю. Жена в примах ходит. Дома пилить стала меньше. Естественно. Захочу – дам главную роль. Не захочу… Благодать, одним словом.
 — Так обмоем после спектакля и нашу встречу, и твоё звёздное назначение?
 — Подкалываешь, — добродушно усмехнулся он. — Как же, Москву променял на «тетюхи».
 — Я тоже не на императорской сцене служу. Зато тут ты царь, бог и воинский начальник.
 — Попал в самое яблочко. А по поводу обмыть… в зрительном зале с нетерпением ждёт встречи с непревзойдённым комиком букет очаровательных молодых актрис на любой вкус – от субретки до героини. Девочки не при мужьях. Ты сам-то в холостяках ходишь или окольцевали добра молодца?
 Я растопырил пальцы правой руки.
 — Так гуляй, барин. После спектакля всей компанией поедем ко мне. И прибереги свои грошовые суточные на утренний кофе, — усмехнулся он, заметив, как я спешно полез в карман. — Жена дома уже стол накрыла.
Я достал сигареты и щёлкнул пальцем по донышку пачки.
 — Антракт заканчивается. Курнём? А то мне целый акт со сцены не вылезать.
 — Всё «Шипкой» травишься.
 — А ты на «БТ» перешёл?
 — Ты б ещё про «Памир» спросил, мальчишка! — Он достал пачку «Мальборо». — Я-то завязал и тебе советую. Но грешен, мой друг, люблю, когда рядом дымком приличным тянет.
 — Значит, после спектакля встречаемся на служебном входе.
***
    В квартире я мельком оглядел хвалёный «букет». В нашем кордебалете и хоре девочки не хуже. Не будем размениваться. Выпью винца, закушу домашней стряпнёй и по-английски слиняю в гостиницу. Только бы с портвейном не переборщить. С утречка котом в сапогах по сцене три часа прыгать.
 — Присмотрел кого-нибудь? — прервал мои размышления Игорёша.
 Я хотел отрицательно мотнуть головой, но неожиданно увидел в углу комнаты сидящую особняком настоящую красавицу.
 — Пустой номер, — развернул меня к себе бывший однокашник. — Она уже год в труппе, но до сих пор никого не приветила. А уж подкатывались к ней ребята, будь здоров. Даже я грешным делом тайком от жены ей глазки строил. Бровью не повела. И не заложила, заметь. Она вообще ни с кем против кого-либо не дружит, как это принято у большинства наших актрис. Покуривает себе в сторонке. Её в театре уважают, что далеко не о каждом можно сказать. А мужики просто считают своим парнем.
    С улыбкой положив руку ему на плечо, я нараспев произнёс:
 — «Любовь такая, глупость большая, влюблённых всех лишает разума любовь. Все это знают и понимают, но… — звонко прищёлкнул пальцами, — всё равно влюбляться будут вновь и вновь!»
    Я шагнул в сторону прекрасной недотроги, на ходу достал сигарету, чиркнул зажигалкой, затянулся и с поклоном протянул ей.
 Незнакомка окинула меня насмешливым взглядом:
 — Повторяете сцену из спектакля, которую мы сегодня уже имели удовольствие видеть в вашем феерическом исполнении. Кстати, по словам Игоря Сергеевича, вы вместе драму заканчивали. Что вас занесло в оперетту?
— Женился по случаю на артистке кордебалета. А летние гастроли в театрах длинные. Пришлось, оберегая семейный очаг, из драмы перейти в музыкальную комедию.
 — Очаг по сию пору пылает?
 — Погас.
    Вот так, беседуя, мы передавали сигаретку из рук в руки, пока нас не позвали к столу.
Народу набралось прилично. За столом нас буквально притиснули друг к другу. Начался безалаберный, похожий на десятки других подобных посиделок, выпивон – закусон – трёп. Я не умолкал ни на минуту, развлекая её всевозможными актёрскими байками. Она улыбалась, не вступая в диалог. Игорёша издалека показал большой палец. И тут я почувствовал, что моя симпатичная соседка приподнимается.
 — Домой пора, — извинительно произнесла она.
 — Я провожу. Завтра подъем у меня ранний. Утренний спектакль для детишек. Надо быть в форме.
 — Провожайте. Мой дом недалеко от гостиницы.
У подъезда она протянула руку. Я прикоснулся к ней губами и, не раздумывая, последовал за её обладательницей по лестнице. У двери она замешкалась с замком. Деликатно отобрал ключ, отомкнул и распахнул дверь. Мы вошли разом и… прижались друг к другу. Длилось это долго. Наконец она откинулась и с улыбкой заметила:
 — Светает. А вам ещё до гостиницы добираться.
    Я подхватил её на руки.
 — Выходите за меня замуж?
 — Почему бы и нет. Только учтите, кулинария никогда не вызывала у меня никакого интереса. Мой бывший муж так страдал из-за этого.
 —Я вырос в Средней Азии, где женщина-повар вызывала у окружающих мужчин стойкое недоумение. Мама яичницы толком приготовить не могла. Папа стоял у плиты. И с облегчением передал эстафету в мои руки, как только мне исполнилось двенадцать.
— Может мы эту гастрономическую беседу продолжим в комнате? С дамой на руках принято говорить на иные темы…