(предыдущая глава из романа «Миледи и все, все, все»
«XI. От нетерпенья вся извелась ты!»
http://stihi.ru/202310/29/7949)
Нет счастья без любви? Прав сердца стук.
Любовь всё исцеляет, но и столь же
она напоминает нам недуг.
Пик счастья не бывает без потуг
на оном задержаться... и подольше.
Но пик не липнет ни к одной подошве.
Отчаянье теряющих подруг,
тем более, до одури любимых,
достойно слёз сочувствия обильных...
* * *
Кому-то седина попала в прядь,
а кто-то неприлично юн, но милость
Судьба проявит к ним лишь за ретивость.
Злосчастье тоже (падко на шкодливость)
готова ноги им переставлять.
«Кураторы» не вызовут сонливость.
Встряхнут и взбудоражат вдругорядь…
Умеют же Издёвки удивлять,
цинично маскируясь под игривость!
Не с каждым мутят Фигли-Мигли в лад,
и тут хоть еретик, хоть сам прелат
в издёвках ощутит непоправимость!
Все знают, как, попавши под пригляд,
привычно отбывать горбом повинность,
но выпятив своей натуры склад...
…Где щепки в вихре над огнём искрят,
надеясь на свою неуязвимость,
и рай – всего лишь ширма, а не сад,
и правду скрыть вольна «многоязыкость»,
и Ложь со Злом-подельником не спят,
и белою не стала у владык кость,
там пыль в глаза – опасный камнепад.
Царице авантюр сам чёрт не брат,
но с ней расстаться – безнадёга, дикость...
...Что есть любовь и кто ей рад-не рад?
Что – жертвенность? В ней тоже – многоликость.
Шанс отыскать любимую – не лихость,
но стоил ли всех жизненных затрат?..
. . .
...Воинственно дух выведен на старт.
Сошла с гасконца вся его сонливость:
«И где же Афродиту мне искать?
Что выдал мой логический расклад?
Пропала! Как сквозь землю провалилась,
иль хуже! Чёрт, твоя ли снова милость»?!
Задворки жизни (не театра) – Зло.
Гасконца от волнения трясло.
Увы, рвать и метать он без разбора
не смел – его иное ремесло
теперь не допускало произвола,
ведь выиграть в дурной игре – смешно!
Кто вспомнит проигравших поимённо?!
Секрет неуловимости шпиона
в игре лежит и в выдержке в игре,
где ценны нервы с крепостью бетона.
Вот в чём секрет ухватки обретённой.
Шпион в активе – как вода в ведре.
Откликнется ли кто на просьбы дона
Хосе, когда дон в яростной поре?
Чем взять, любовью иль казной, парней
Гаскони, чтоб ярились те вне дома
до сорванных в угаре якорей,
до бурь в стакане, как у Посейдона?!
Трактир был непохож на ресторан.
Неясно, кто и что порой тут хавал.
Со шпагой обнажённой д'Артаньян
к трактирщику, не мудрствуя лукаво,
зашёл на огонёк, хоть был не зван.
– Ну, что, не спится, старый таракан?!
Накормлена ли досыта орава?
Работа круглосуточная? Браво!
А мне не спится только потому,
что у меня в ночи жена бесследно
исчезла. А не ты ли – тот последний,
кто ночью в своём собственном дому
мою супругу видел? Видишь шпагу,
которая к всеобщему же благу,
не любит похитителей, воров,
лгунов и всяких хитрых молчунов?
Заглядывал к тебе шеф контрразведки?
Надолго? Ты же в сговоре с ним, дед!
К моей жене, разнузданной кокетке,
ты, может, и не вхож, но ей во вред
мог сделать что-то сообща с Барасом.
Рассказывай, что с ней и где она!
Твоё лукавство пресеку я разом!
Заврёшься – я тебя, как каплуна
на вертел, насажу на эту шпагу.
Используй честно роль говоруна.
– Да я готов вам принести присягу
на честность! Ситуация трудна, –
косясь на шпагу, блеял дед, как агнец. –
Поверьте, сударь, я не враг себе.
И вам я – друг! Ведь вы – мой постоялец.
Скажу вам, как у Бога на суде!
– Бог – всем судья, но я на всякий случай
тебе подсуну шпагу под кадык.
– Я к экстремальным выходкам привык,
но нынче я вдвойне на них везунчик...
Да, де Барас тут был, но ни о ком,
кто интересен вам – со мной ни слова.
А с вашею женой я не знаком
и ничего не делал ей дурного.
Шеф вышел от меня и сразу влип,
как слышал я, в разборку с генералом.
Колюч был, как всегда, но не орал он.
– Хоть что-то интересное могли б
мы сопоставить в действиях Бара'са?
– Да-да. Он не похож на лоботряса,
но в этот раз был весел, возбуждён,
урчал, как сытый кот. Простите... дон...
– Я – дон Хосе и вижу: вы не врёте.
Что ж, с вами буду я теперь нежней.
Всё выглядит теперь ещё сложней
и даже безнадёжнее, как вроде
иди туда, не знаю, мол, куда,
найди, не знаю что... – Всегда беда
приходит не одна: при вашем горе
ещё и с контрразведкой вы в раздоре.
В гостинице моей есть чёрный ход.
Он заперт. Дубль ключа – у де Бараса.
И… между нами… Я не полиглот,
но понял. Вы – гасконец? – Дед, ты трясся
под шпагою моей. Так уясни:
не надо лишних домыслов. Грешны,
увы, мы все, обманывая ближних,
но обвинений не плоди облыжных!
Я очень на тебя надеюсь, дед.
Вот золото – в долгу я не останусь.
А уличу в предательстве – в твой анус
нещадно острый вертел будет вдет!
Хозяин, вид имея удручённый,
за грубость не держал на гостя зла:
– Берите лампу. Чёрный ход есть чёрный.
Но ваша там жена пройти могла.
Не стану я пугать вас перечётом
всего, что ожидает впереди.
– Не пропаду ни с Богом я, ни с чёртом.
Веди и душу мне не береди.
В конце концов, любая передряга
ничтожна в мире вечной суеты.
– Тут будет пыльно – это нам на благо.
Заметны станут свежие следы.
– О, сколько крыс! Известна небылица,
что крысы нападают на людей.
Крыс леди Клер панически боится.
Она тут не могла пройти, ей-ей.
– Напрасно, дон Хосе, вы так предвзяты.
Я вижу отпечатки башмачков.
– Ходило много баб – разуй глаза ты!
– Нет, след особый – вижу без очков.
– А пыль лежит, похоже, вековая.
Ну, прямо вопиющий пыльный пласт!
– Команду подмести никто не даст.
И сам бы засучил тут рукава я,
но гнева приведения боюсь
настолько, что со страхом не борюсь.
Оно тут по своим законам правит.
С ним ладить завещал ещё мой прадед.
А он-то не труслив был и не квел.
– Ты хочешь мне сказать, что леди Клер
прошла сквозь царство крыс и приведений?!
– Особенность, увы, моих владений,
не сделав популярным чёрный ход,
наводит страх на слуг и на господ.
Но ваша дама – храбрая особа,
в чём убедимся мы попутно оба...
Работа подсознания не вдруг
гасконца развернула к тёмной нише.
Герой напрягся, поднял лампу выше.
В нём внутренний проснулся некий слух.
– А это что за дверь с замком амбарным?
– Она ведёт к подвалу с ледником.
Моя жена туда лишь с мясником,
с большим таким и бесшабашным парнем,
спускается, и то не каждый раз –
боится приведений. Сам я глаз
туда не ка'жу. Склонен я к простуде.
Я – бог на кухне! Суп, жаркое, студень...
– Открой замок! – герой был возбуждён. –
Заглянем внутрь! Охота до зарезу!
– Как скАжете, бесчувственный вы дон.
– Согрею: за мой счёт хлебнём шартрезу.
Подвал их встретил холодом и тьмой,
но д'Артаньяну вмиг там стало жарко:
родной до боли образ, боже мой!
На глыбах льда, что явно не лежанка,
лежала дама. Шарль взглянул в упор
на голову в тени: – Дед, освети-ка!
Залиты кровью волосы с затылка.
Моя жена! Поверить до сих пор
тому нет сил – не выдержит рассудок!
Она и тридцати не прожила!
Нет, кажется жива. Иль не жива?!
Дед простонал: – Держите лампу, сударь!
Мне дурно и вот-вот я упаду!
За что ей и всем нам такие муки?
Шарль вынужден схватить был лампу в руки,
поднялся в рост и на свою беду
взор бросил в угол. Не из слабонервных,
гасконец, тем не менее, струхнул
и стоило ему неимоверных
усилий, пусть он малость и срыгнул,
загнать в себя обратно приступ рвоты.
Шарль зарычал: – Эй, старый чёрт, кого ты
тут изрубить на мясо приказал?!
Быть может, ты и сам что выгрызал?!
Не доверяя издали глазам,
Шарль подбежал к останкам расчленёнки.
Та, что цвела при жизни как розан,
была обезображена – в сторонке
лежал ряд отсечённых топором
частей уже мороженого тела.
– Не знал я! Не моё доставка дело!
– Быть может, зряшно на растяп орём?!
Они могли случайно спутать бабу
со свинкой или тёлкой – пустяки!
Но сам бы предпочёл я скушать жабу,
чем людоедом сделаться-таки! –
Шарль гневно крикнул, оторвать не в силах
свой взор от жертвы. Сколько баб красивых
безвинно погибает! Ведь ни счесть!
А кто-то их ещё и будет есть.
Светильник дрогнул. Пляшущие тени –
последнее, что видел он в тот миг.
Удар гасконцу нанесён был в темя
жестоко. Застонав, герой поник,
но мысль сверкнуть успела: «Дед – подонок!
А я – дурак, и за меня потомок
мой не отмстит, поскольку не зачат»...
Нет, это нЕ был жизненный закат.
Очнулся Шарль от холода – на череп
приятно возложили в тряпке лёд.
Не важно в чём – в батисте ли, в парче ли,
но лёд облегчил боль. Гасконский род
в лице жизнелюбивого шпиона
обрёл шанс жить на славу без урона.
Быть впредь разумней – дав себе зарок,
Шарль огляделся. За спиной в рядок
лежали дед с трактирщицей супругой.
Шарль встал на четвереньки и, с натугой
припомнив способ, как вставать с копыт,
принял достойный офицера вид.
Ни мёртвой, ни живой во всём подвале
не видел Афродиты он – едва ли
её успели зверски порубить,
хотя вполне могли употребить
на собственные нужды некрофилы.
Но Шарль почти спокоен был: вот дверь
оставлена открытой и кровили
затылки у хозяев. Кто злодей,
а кто его спаситель – этой темой
займётся он немедля. С хищной стервой –
трактирщицей – ещё поговорит
без сантиментов и без волокит!
В её руке зажатая дубина –
чем не улика? Мол, сия бабина,
видать, и нанесла ему удар,
а муж, скорее, робок, чем удал.
Эх, знал бы всю изнанку заведенья,
Мчал загодя б отсель во весь опор!
Одно лишь хорошо, что до сих пор
Обещанного нету привидения.
– Очнись, старик! Твои делишки – дрянь! –
Шарль в чувства приводил хрыча упорно,
используя пощёчины и брань.
Дед с видом, что ему ничуть не больно,
в сознанье возвращаться не спешил.
– Ну, всё, дед, значит ты – уже покойник.
Вдову Шарль вообще не тормошил,
а деду погрозил: – Послушай, комик,
ты с холодом так долго не шути!
Простудишься! Вставай, дохляк, скорее!
«Покойник» встрепенулся враз: – Ух, ты!
Как зябко-то! В два счёта околею!
Одной рукой придерживая лёд,
другою поднимая старикана,
Шарль взвыл: – В тебе не только интригана
разоблачу, но и убийцу! Вот!
В два счёта околеешь, коль не скажешь,
дед, кто меня предательски зашиб!
Коль скажешь, пощажу тебя, рассказ же –
предам огласке – рот мой не зашит.
– Вас стукнула моя злодейка Жанна.
Она и мне тем самым угрожала,
коль не простил бы ей её вины.
А после всё ж вмочила со спины.
Башка трещит – боль не идёт на убыль.
Ударить со всей дури – ей пустяк.
– А кто ж её саму-то приголубил?
Известно будет в местных новостях?
– Супруги вашей что-то я не вижу –
она и отомстила, не ленясь,
не только за себя, но и за нас.
Надеюсь, никого я не унижу,
сказав, что Смерти... Клер не по зубам.
– Быть может, ты бесчестен и упрям,
сейчас от обвинений отпираясь,
но тут свои для сыска оперА есть,
а мне с тобой судиться не досуг, –
гасконец, взявши деда на испуг,
использовал его вновь в роли гида. –
Веди на выход и свети мне, гнида!
– …Ага! Входная дверь не заперта!
А вот след башмачка. Знакомый, вроде.
Пойдёте к церкви Павла и Петра
и к дому де Бараса попадёте.
Но вам сейчас нужнее эскулап, –
напутствовал хозяин постояльца.
Шарль взял у деда ключ, одну из ламп:
– Хотел я оторвать тебе, дед, яйца,
но есть дела пока что поважней.
Беги к жене. Отваришь овощ ей,
а вместо мяса сунь укропа ветку.
Совсем избаловал ты людоедку!
– Нет, стерва не получит вовсе крох!
На гадину душа моя сердита!..
А дальше Шарль помчался со всех ног,
нагнать в пути надеясь Афродиту:
«В опаснейшем из жутких городов
она, бедняжка, ввергнется в опасность!
Любой злодей вогнать перо готов
ей в грудь: грабёж и прочее – лишь частность»!
(продолжение следует)