Публикация на портале "Золотое руно" 10 ноября 2023.
Тема нашего второго занятия называлась так:
Одиночество и одинокость
В чём разница между этими состояниями? В каком случае оно благо, а в каком несчастье? Каковы пути выхода из него? Всем ли нужно из него выходить?
Разговор обещал быть интересным...
Вторая встреча состоялась через три недели, 14 апреля. Это был день самоубийства Маяковского, и, хотя я хотела видеть наш клуб неким антиподом «клуба самоубийц» из «Принца Флоризеля», мы не могли, конечно, не затронуть этой темы.
У меня была лекция о Бродском: «Гений одиночества». Наверное, то же самое можно было бы сказать и о Маяковском. Ибо настоящий Маяковский — не агитатор, горлан и главарь, ассенизатор и водовоз, каким он сам себя позиционировал, обращаясь к «товарищам потомкам». Истинный Маяковский — гениальный лирик, с огромной силой выразивший трагедию человеческого существования, неприкаянность, одиночество человека, затерянного в необъятных просторах холодной, необжитой вселенной.
Время! Хоть ты, хромой богомаз,
лик намалюй мой в божницу века!
Я одинок, как последний глаз
у идущего к слепым человека.
… Значит — опять, темно и понуро
сердце возьму, слезами окапав,
нести, как собака, которая в конуру
несёт перееханную поездом лапу.
… Лошадь, не надо, лошадь, слушайте,
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка, все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь.
Многое хочется цитировать.
Какими Голиафами я зачат –
такой большой и такой ненужный?
Он очень любил одну незатейливую песенку и часто напевал ее:
У вороны есть гнездо,
У верблюда – дети,
А у меня – никого,
Никого на свете.
Хотя были мама, сестры, Лиля, но он ощущал себя одиноким и потерянным в этом мире. Ему было свойственно не одиночество, а — одинокость (это всё-таки не одно и то же).
За всех — пуля, за всех — нож.
А мне когда? А мне-то что ж?
В детстве, может, на самом дне,
десять найду сносных дней.
А то, что другим?! Для меня б этого!
Этого нет. Видите — нет его!
...Нет людей. Понимаете крик тысячедневных мук?!
Душа не хочет немая идти,
а сказать кому?
Брошусь на землю, камня корою
в кровь лицо изотру, слезами асфальт омывая.
Истомившимися по ласке губами
тысячью поцелуев покрою
умную морду трамвая.
Слушайте ж: всё, чем владеет моя душа,
а её богатства пойдите смерьте ей! –
великолепие, что в вечность украсит мой шаг,
и самоё моё бессмертие,
которое, громыхая по всем векам,
коленопреклонённых соберёт мировое вече,
всё это — хотите? – сейчас отдам
за одно только слово, ласковое, человечье.
Когда ему было особенно тяжело, он просил друзей: «Отнесись ко мне».
У лет на мосту, на презренье, на смех,
земной любви искупителем значась,
должен стоять, стою за всех,
за всех расплачусь, за всех расплачусь.
Он и расплатился по полной.
Потом говорили о стихах нашей одноклубницы Марины, в которых жажда встречи близкой души перемежалась жаждой одиночества, уединения, стремлением уйти в своё личное пространство.
***
Я хочу в консервной банке
ненадолго очутиться,
чтоб уйти от суеты
и на время отключиться
от мирского бытия
и от пристального взгляда,
от превратности судьбы,
мне одной остаться надо.
Там, в безмолвной тишине,
в серой баночке жестяной
я пойму, что нужно мне –
бедной дуре окаянной...
В консервной банке
Это очень интересная тема. Жажда спрятаться, укрыться в свою скорлупу. Вот недавно хотела найти Володю в «Одноклассниках», раньше всегда там был, и вдруг — пусто! Заменил фамилию, убрал стихи, стёр фотографии, поменял пароли, замёл следы, ушёл в свою норку. Что это — скромность? Гордыня? Инстинкт внутреннего самосохранения?
Но — поймала себя на схожих настроениях в своих ранних стихах, когда одиночеством ещё и не пахло...
Одна среди улиц голых
бреду по пустым дорогам...
Как речка, оденусь в холод,
чтобы никто не трогал...
Стройка начата и брошена,
кран маячит в небесах.
Я от мира отгорожена,
словно здание в лесах...
Как рожки улитка, упрячу в себя
всё то, что несла на лице я.
Открыть не пытайтесь, по коже скребя,
мой панцирь, мою панацею…
Чтоб некуда плюнуть, сперва подманя,
там тайное логово зверя.
Стучите, кричите, зовите меня –
я вам никому не поверю.
Это всё по принципу Тютчева, его завета: «Молчи, скрывайся и таи и думы, и мечты свои. Взрывая, возмутишь ключи. Питайся ими и молчи. Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?..» Страх непонимания, страх насмешки, страх, что плюнут в душу — этот риск всегда присутствует, и в поэзии, и в любви.
Чьи-то тени срослись на пути,
обжигает ночная прохлада...
Не печалься, мой стих, не грусти.
Никого нам с тобою не надо!
Всё это были стихи интроверта, если говорить языком психолога. Хотите верьте – хотите нет — но я интроверт по жизни. Хотя многие меня считают экстравертом – публичные лекции, творческие вечера в больших залах, общаюсь публично с людьми… Рита Борцова мне написала: «ну уж если Вы интроверт, тогда я – аутист». Но я считаю – Володя, поправь меня как психолог, если я не права, интроверт – это не значит – скрытный замкнутый человек, нелюдим-рак-отшельник, это просто человек со своим глубоким внутренним миром, в который он не каждого пускает. (У Лёши есть строчки: «я в старый заповедник свой не каждого пущу»). Экстраверт – весь на поверхности, он всем понятен, ясен, предсказуем. Я не хочу сказать, что он хуже. Он проще. И жить ему проще, легче. Я бываю экстравертом только внешне и не от хорошей жизни. Я что-то преодолеваю в себе, какие-то краники в себе поворачиваю, когда выхожу на публику. Мне это всегда нелегко. Мне гораздо комфортнее, когда я сама в себе, в своей норке. Или вот здесь, в родных стенах, среди близких друзей.
Тут к месту пришёлся отзыв моей подруги Ребекки из Нью-Йорка:
«Насчёт одиночества и одинокости. Конечно, творческому человеку необходимо уединение, некая эмиграция в себя для того, чтобы отыскать гармонию. Как говорил Бродский, "но мысль об этом, как его, – бессмертье – есть мысль об одиночестве, мой друг". Но есть люди, к сожалению, которые в этом заходят слишком далеко. Начинается всё с того, что ты как бы не хочешь связываться с неинтересными тебе, неблизкими по духу людьми, а заканчивается изоляцией, скованностью, комплексами, высокомерием и даже страхом перед людьми».
Увы, это так. Нельзя замыкаться в себе, переходить ту грань, где необходимое личное пространство превращается в консервную банку. Это прямой путь к депрессии, к изоляции, к одичанию.
Как страшно никому не верить,
ромашек лепестков не рвать,
души окованные двери
на стук чужой не открывать.
Страшнее, если их откроешь –
и будет некому войти.
Лишь ветер над пустою кровлей
закружит листьев конфетти.
...Луна – словно круглое одиночество
высится надо мной.
Словно ей никого и не хочется,
и хорошо одной.
Только украдкой в окна заглядывать
ей тогда для чего?
Чтоб одиночество скрашивать, скрадывать
в жизни без ничего.
Сохнет она на глазах от изъятия
жизни – чёрной дырой...
Месяц – как половинка объятия
и не хватает второй.
...И, целомудренно-мудры,
в полярном отрешенье круга
бездомные парят миры,
не обретённые друг другом.
(из моих старых стихов)
«Не понуждай и не зови»
У Марины в её книге был такой цикл: «Два одиночества». Очень часто они не могут пересечься. Казалось бы, просто – «просто встретились два одиночества, развели у дороги костёр». Ан нет, не так-то просто его разжечь.
Недавно прочла статью одного психолога. Там его спрашивают: – Почему я одна, и умная, и красивая, а Германа всё нет, в чём причина. Он отвечает: – Причина – в тараканах в голове. Некоторые зациклены на себе, на своих комплексах, не верят, что они могут кому-то понравиться. «А как я буду выглядеть? А что обо мне подумают? а что будет потом? А чем это может кончиться?» И надо просто переключить внимание с этих мыслей на предмет разговора. Общаться одномоментно — то есть думать только о том, о чём вы говорите. И вы увидите, насколько всё станет легче и естественней.
И действительно, подумала я, когда мы с Давидом познакомились — мы год только разговаривали, о литературе, о поэзии, о жизни, и даже мыслей не было ни о чём таком, и из этого только потом что-то выросло, из душевного родства, общности взглядов, интересов. А когда я в юности шла на свидание с целью познакомиться и создать семью, строя далеко идущие планы — из этого никогда ничего путного не выходило.
А потом прочла у Блока:
Молчи, душа. Не мучь, не трогай,
не понуждай и не зови.
Когда-нибудь придёт он, строгий,
кристально-ясный час любви.
И я поверила ему. И не стала ничего форсировать. Как говорил Заболоцкий, «судьба сценарна. Она знает, что делает».
Всё должно получиться само собой. Как на небесах предписано. Как звёзды лягут. Нельзя вмешиваться в божье провидение. Бог накажет. Хоть я в него и не верю, но пути его неисповедимы.
Преодоление одиночества
Потом вспоминали книги и стихи об одиночестве.
Валя прочла стихотворение Искандера:
Плыл, мечтая, одинокий айсберг,
в океане сумрачной воды,
чтобы подошла подруга айсберг
и согрела льдами его льды.
Океан оглядывая хмуро,
чуял айсберг, понимал без слов:
одиночества температура
ниже, чем температура льдов.
Потом вспомнила Маркеса «Сто лет одиночества». Я назвала «Каждый умирает в одиночку» Ганса Фаллады – роман, который потряс меня в студенческие годы.
Не так давно прочла в интернете «Одиночество в Сети» Януша Вишневского, «Одиночество простых чисел» Паоло Джордано . Поговорили немного об этих книгах. И ещё мне захотелось остановиться подробнее на «Маленьком Принце» Экзюпери.
И принц со своей розой, и Лис с его желанием быть приручённым — это тоже о преодолении одиночества. Но не все знают, что у сказочного Лиса был прототип. Некоторые исследователи усматривают в этом персонаже прообраз знакомой автора – Ренэ де Соссин, которую Экзюпери воспринимал как духовно близкого человека.
Он познакомился с ней, когда ему было восемнадцать, она была сестрой его школьного товарища. Антуан был переполнен воспоминаниями, наблюдениями, мыслями и тосковал по умному, душевно-тонкому собеседнику. И создал для себя в письмах образ некой «воображаемой подруги», хотя она не отвечала на его письма и даже, кажется, не читала их.
Из письма Антуана де Сент-Экзюпери — Рене де Соссин.
Аликанте, ноябрь 1926.
«Я и сейчас хорошенько не знаю, зачем пишу. Мне так нужен друг, которому я мог бы рассказывать о всех мелочах жизни. С которым мог бы поделиться. Сам не знаю, почему я выбрал вас. Вы такая чужая. Мои слова отскакивают от бумаги. Я уже не могу представить себе опущенные над моим письмом глаза, которые читали бы его и радовались моему солнцу, моим лакомствам, моим мечтам. Я пишу это письмо тихо-тихо, чтобы разбудить, не слишком веря, что мне это удастся. Может быть, я пишу самому себе…»
Вот такая душевная потребность в друге, собеседнике и в то же время разговор с самим собой.
«Вы не поймете этого, и никто не поймет. А я хотел бы заставить кого-нибудь понять. Почему вам безразлично все это? Почему вы не слышите меня?..»
В своей будущей сказке-притче о Маленьком Принце, улетевшем на другую планету, Экзюпери выразил всю свою тоску об альтер эго, о своём втором я – друге, который понимал бы его с полуслова. На этой планете подобное было невозможным.
Классификация одиночеств
Вспоминали стихи на эту тему. Незабвенная Белла:
О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным…
Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и, мудрая, я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы…
– это одиночество-уединение, одиночество как благо, как наслаждение. Оно необходимо каждому творческому человеку.
Вспомнился кстати рассказ Чехова «Пари», где двое – богатый банкир и молодой юрист – заключили пари, что если один просидит 20 лет в полной изоляции – то другой заплатит за это ему кучу денег. Спорщик согласился. Прошёл срок – а он прочёл за это время массу книг, стал настолько мудрым, что отказался от денег, они стали ему уже не нужны, он познал иную, высшую радость. «И, мудрая, я позабуду тех...» Сначала не нужны будут деньги, потом живые люди… Что-то от сказки «Снежная королева» с её ледяным осколком в душе и с бесстрастным словом «Вечность». Здесь тоже важно остановиться, не переступать тот край, за которым – «консервная банка».
А вот другое одиночество, которое можно определить как "стыдное". Это определение Евгения Евтушенко в стихотворении «Как стыдно одному ходить в кинотеатры...»:
Как стыдно одному ходить в кинотеатры
без друга, без подруги, без жены,
где так сеансы все коротковаты
и так их ожидания длинны!
Как стыдно — в нервной замкнутой войне
с насмешливостью парочек в фойе
жевать, краснея, в уголке пирожное,
как будто что-то в этом есть порочное…
Почему-то часто человек этого стесняется – ну вроде он никому не нужен, словно в чём-то ущербен. Пытается любыми путями из этого состояния выкарабкаться. Вот фильм «Одинокая женщина хочет познакомиться», где героиня под покровом промозглой ночи развешивает объявления о знакомстве, но не может смириться с реальным воплощением мечты в виде безработного алкаша.
Подруга её стращает: «Тебе уже 43, ещё несколько лет — и тебе не с кем будет в кино сходить!» А она, хорохорясь: «Одна схожу! Было бы кино хорошее!». Да, но тем не менее в кино, в театр, в лес одной ходить — как-то неуютно, диковато, не принято. Люди боятся этого и стесняются как дурной болезни. И нужно быть очень самодостаточным и независимым, чтобы это положение стало для тебя естественным.
Бродский, «гений одиночества», – вот уж кто наслаждается, купается в нём:
Ночь. Дожив до седин,
ужинаешь один.
Сам себе быдло,
сам себе господин…
Кажется, ему очень комфортно в этом своём одиночестве. Полёт одинокого ястреба, который достигает таких вершин ноосферы, что ему уже назад дороги нет. Пушкин: «Ты царь, живи один...».
У меня тоже есть одно стихотворение, в котором я пишу об одиночестве как о самонаполненности, о переполненности жизнью.
Пью за всё, что в себе я убила
в зазеркалье несбывшихся дней.
Пью за всех, кого я не любила
и не встретила в жизни моей.
Как овал одиночества светел...
Пью и славлю его, возлюбя.
Я в твоём не нуждаюсь ответе.
Я беру всю любовь на себя.
О луна, моя высшая почесть,
эталон золотого руна,
воплощение всех одиночеств,
я с тобою уже не одна.
Пусть не вспыхнет огонь из огнива
и не высечь мне искр из кремня,
но со мной эти жёлтые нивы,
и они согревают меня.
О любви и тоски поединок,
луч зари, победивший во мгле!
Одиночество — это единство
со всем сущим, что есть на земле.
Одиночество без одиночества
Одиночество как самодостаточность. Я полна собой, природой, любовью. Мне никто больше не нужен. Но это не жестяная банка, не царство снежной королевы,
а наполненность всем вокруг, всеми дарами и красками мира. Такое одиночество присуще философам, мудрецам. Оно не каждому по силам. Его надо в себе растить, вырабатывать, может быть, медитировать. Муштровать, тренировать душу.
По улицам, полным печальных людей,
иду, не замечена ими.
Душа, не отчаливай, не холодей,
неси своё гордое имя.
Тебя узнаёшь по сиянью в толпе,
как облик свой нежишь и холишь.
И как одиноко б ни было тебе –
но ты до толпы не снисходишь.
Горжусь как трофеем, добытым в бою,
что ты, сохранившая целость,
легко превращаешь ненужность мою
в единственную драгоценность.
Маяковский любил приговаривать: «У вороны гнездо, у верблюда дети, а у меня никого, никого на свете». И неважно, что у него были мать, сёстры, полно женщин, да и дети — дочь, а вот он чувствует себя одиноким. Так же как бывает и наоборот — человек один, а одиноким себя не чувствует.
Вот у меня такое было состояние после вечера памяти Давиду, который я очень боялась проводить: как суметь рассказать всё, что хочу, и не расплакаться, как приехать потом в пустую квартиру, ведь мы всегда возвращались вместе, отмечали успех, а тут — некому рассказать, поделиться, мне казалось, я не выдержу, буду плакать до утра. Но вечер прошёл на такой высокой ноте, ко мне подходили люди со слезами на глазах, с цветами, с подарками, привезли домой на машине, окружили такой любовью, заботой, теплом, без конца звонил телефон и пикала почта, я была в состоянии эйфории, в каком-то облаке вселенской доброты, сочувствия и ласки. Я поняла, что можно быть одной и не чувствовать одиночества, почувствовала, как это реально согревает и спасает.
И вот этот клуб — это тоже средство спасения от одиночества. Так важно знать, что мы гарантированно встретимся, что сможем поговорить о самом главном, сокровенном, порадоваться успеху друг друга, это даёт какую-то опору в жизни. Очень важно — сохранить эту атмосферу тепла, добра, — это надо выращивать,
как цветок, холить, поливать. Бережней относиться к друг другу. Люди такие нежные существа, обидчивые, мнительные. Так легко эту гармонию нарушить.
Володя долго не мог понять – почему мы не можем обсуждать любые темы? Зачем я ввожу эти табу, ограничения на темы политики, религии? Мы же все воспитанные цивилизованные люди. Никто не говорит, что мы можем переругаться и передраться. Но осадок останется, раздражение… я даже этого не хочу. Кто во что верит или не верит, кто за кого голосует – пусть это останется личным делом каждого. Мы просто не будем об этом говорить. Обойдём эти кочки-ухабы. Дискуссионные клубы, все эти споры-драчки хороши в молодости. А сейчас я стремилась к спокойному общению на почве общих взглядов и интересов. Я старалась избегать всего, что может разъединить, отбить желание приходить сюда снова. Этот клуб – моё детище, его надо было оберегать, как ребёнка, как слабый нежный росток, а не подрывать корни.
Содружество листьев, травинок,
дождинок, снежинок, лучей, –
как будто всемирных кровинок,
где нет разделенья, кто чей.
Где все обнимают друг дружку
и всех понимают, любя,
для сердца живую игрушку
из тел своих светлых лепя.
О как же мы все одиноки,
души закрывая окно,
без этих частичек двуногих,
с которыми стали б одно.
Как лес в золотистом уборе,
как звёздного неба огни,
как волны, соткавшие море,
о как они все не одни!
Без всяких азов и прелюдий,
как звери, дитёныш и мать,
на клеточном уровне люди
должны это всё понимать.
Откуда мы, с кем мы и кто мы,
почуя ещё отродясь,
с великим, что проще простого,
единую смертную связь.
Пока не поздно
У Евтушенко есть такая строчка: «С течением дней я буду одней». Вот эта грамматическая неправильность – она кажется здесь очень точной. Мы все становимся всё одней и одней в жизни. Но хочется как-то этому по мере сил противостоять.
У меня есть книжка «Письмо в пустоту». Это слова любви тем, кому не успела их сказать при жизни. Успевайте! Всё поправимо, кроме смерти. Любую разлуку, размолвку, разрыв можно исправить. Всё, кроме неё. Надо встречаться каждый раз как в последний и прощаться, как навсегда. На всякий случай. Всё успеть досказать, во всём признаться, всё исправить, пока не поздно. У меня там есть рассказ об отце «Поздно». Чтобы не было поздно. Потому что мы всегда наступаем на эти грабли.
Меня потряс фильм Стивена Спилберга «Искусственный разум» (2001), который посмотрела недавно в Интернете.
Действие там происходит в далёком будущем, когда семье можно было приобрести робота-ребёнка. Его можно было запрограммировать на любовь с помощью специальных кодовых слов. Одна семья приобретает такого механического ребёнка, поскольку их родной сын неизлечимо болен, находится в коме. Ребёнок-робот привязывается к родителям, особенно к матери. А потом родной ребёнок выздоравливает, выходит из комы. И мальчика-робота увозят в лес и бросают там как ненужную игрушку. Но он-то уже запрограммирован на любовь. Он начинает искать маму. Он очень скучает, тоскует по ней. Ему объясняют, что мать не может его любить, он ненастоящий. Он мечтает стать человеком, чтобы мама его полюбила. Таким может его сделать голубая фея. Он ищет её, проходит много всяких испытаний, злоключений. Потом засыпает во льдах на две тысячи лет, и, когда просыпается, встречает фею, которая объясняет ему, что даже она не в силах сделать его человеком, однако может воссоздать его мать по образцу ДНК. Но она сможет жить лишь до тех пор, пока не уснет снова — то есть не дольше дня. Это как-то связано со свойствами ДНК, и повторить эту процедуру невозможно. Однако мальчик просит вернуть ему маму хотя бы на один день.
Этот очень долгий день он проводит наедине с мамой, рисуя, играя и наслаждаясь её любовью. Он знает, что это вечером кончится и упивается каждой минуточкой этого дня. В конце дня она говорит мальчику, что всегда любила его. Затем она засыпает, и ребёнок ложится рядом с ней. Он закрывает глаза и «отправляется туда, где рождаются мечты». Без слёз это смотреть невозможно.
Если слышу, идя по городу,
в разговоре случайном: «мама»,
перехватывает мне горло тут,
бередится былая рана.
Как беспечны и не опасливы
диалоги в тиши их комнат,
и не знают они, как счастливы,
пока маленькими их помнят.
Невозможность назвать по имени,
невозможность окликнуть: мама!
Этот крик изнутри: люби меня,
пока имя не скроет яма!
Как суметь пережить запрет его
и безжалостное изъятье,
как с ума не сойти от этого
не ответившего объятья?!
Без воды порой и без хлеба нам
оставаться, увы, не ново,
но беспомощны и нелепы мы
без крыла и тепла родного.
И хожу всё в твоём халате я,
и бессильно тут смерти жало, –
помню, как по головке гладила,
как ты руку мою держала…
Да, останемся не в пустыне мы,
миллиарды живут без мамы.
Но не будем детьми отныне мы,
и не быть мне любимой самой.
Словно в глотку залито олово –
замурован молчаньем рот свой.
И луна обнажила голову
перед горьким земли сиротством.
Я смотрела и думала — какое счастье было бы — один день провести наедине
с близким человеком, которого уже нет, всё бы отдала за один только этот день рядом.
А ведь когда-то они были, жили рядом, а мы не ценили, не понимали, как же мы были
тогда счастливы. У Достоевского в «Бесах»: «Человек несчастлив только потому, что он не понимает, что он счастлив». Мы не понимаем этого, пока не утратим.
«Ваша жизнь на 10% зависит от того, что с вами происходит, и на 90% от того, как вы реагируете на эти события», – писал Джон Максвел. Кто-то со временем примиряется с потерями, живёт будущим, настоящим. А кто-то не может.
Ну куда мне одной эту длинную жизнь?
Я запуталась в ней как в подоле.
По-другому бы как-нибудь, что ли, сложись,
разделись на две равные доли.
Мне ни завтрак одной, ни обед не доесть,
фильм не фильм, если смотрим не вместе.
Мне и книгу одной не под силу прочесть,
всё на том же мусолится месте.
Путь так долог, когда его не с кем делить,
и большою вдруг комната стала.
Как нелепо, что некому рюмку налить
и пожаловаться, что устала.
Жизнь когда-то мне жала в плечах и в груди,
мне в ней коротко было и тесно.
А теперь, когда нет ничего впереди,
разрослась под ногами как бездна…
Когда нет главного человека, который был всем, его ничто не заменит. И болевое тело уничтожить нельзя, от себя никуда не денешься. Может только что-то отвлечь на время. Но эта зияющая пустота — она будет всегда, её можно только временно чем-то заполнить. Но заполнять нужно, постоянно, иначе эта пустота тебя поглотит, пожрёт...
Я всего лишь кустарь-одиночка
У меня много стихов об одиночестве ещё с юности. Даже когда я не была одинока, они всё равно писались.
...Ты уехал, ты уехал...
Гаснут звёзды на весу.
Среди шума, среди смеха
одиночество несу...
Я всего лишь кустарь-одиночка
над огромной страной,
где моя одинокая строчка
натянулась струной...
Если взялся за гуж – что с того, что не дюж,
должен вынести ношу двуногих.
Я пишу эти строки по адресу душ,
для таких же существ одиноких...
Жизнь погасла на экране.
Телефонный спит звонок.
В этом мире каждый ранен,
нелюбим и одинок...
Ах, цветочное пророчество!
Как наивен род людской.
Вдруг пахнуло одиночеством
и грядущею тоской...
Ночи чёрный крепдешин
в дырах звёзд.
Тонкий плащ моей души
сыр от слёз.
Я дрожу в руках дождя
у окна.
В этом мире нет тебя.
Я одна…
Мне кажется, я живу в маяке,
где зажигаю огонь,
чтобы корабль, что плывёт вдалеке,
не канул меж берегов.
Чтобы однажды один из ста
мой увидал бы свет,
чтобы доплыл, уцелел, пристал...
Но никого нет...
Как жаль, что нет такой науки,
что изучала бы всерьёз
законы вечныя разлуки,
состав невыплаканных слёз,
слепой влюблённости валентность,
душевной чёрствости недуг,
видений чудных мимолётность
и одинокий сердца стук.
Есть разные виды и типы одиночества. Многие мы уже сегодня рассмотрели. Есть вселенское, лермонтовское, одиночество демона, гения, ястреба, а есть привычное, будничное.
Скажи мне, кто не одинок?
в души пустынном помещенье
ютится нежности щенок,
скуля тихонько о прощенье.
Непоправимо одинок
всяк в этом мире однобоком.
Щенок – заплаканный комок –
всё тычется под левый бок.
Кому-нибудь он выйдет боком.
Одиночество, к которому уже притерпелись, как к постоянной тупой боли. С ним можно жить, привыкают. Все живут, чем я лучше.
Я привыкла к зиме и весны не ждала.
Я жила кое-как, ни о чём не печалясь.
По утрам на работу привычно брела,
в одиночество, словно в пальто, облачаясь...
А есть одиночество трагическое, с которым не можешь примириться, против которого твоя душа вопиёт. Это непоправимое одиночество смерти:
Зову тебя. Ау! — кричу. — Алё!
Невыносима тяжесть опозданий,
повисших между небом и землёй
невыполненных ангельских заданий.
Пути Господни, происки планет,
всё говорило: не бывает чуда.
Огромное и каменное НЕТ
тысячекратно множилось повсюду.
Ты слышишь, слышишь? Я тебя люблю! —
шепчу на неизведанном наречьи,
косноязычно, словно во хмелю,
и Господу, и Дьяволу переча.
Луна звучит высоко нотой си,
но ничего под ней уже не светит.
О кто-нибудь, помилуй и спаси!
Как нет тебя! Как я одна на свете.
Надя тоже прочла несколько моих стихов об одиночестве и закончила своей песней
на одно из них:
Сердце — одинокий
остров в океане.
От земли далёкий,
утонул в тумане.
Кто его заметит,
кто его услышит?
И никто на свете
писем не напишет.
Волны будут биться
до изнеможенья...
С кем-нибудь случится
кораблекрушенье.
И кого-то чудом
выбросит на берег...
В это так нетрудно
каждому поверить.
Чайки там летают.
Морем пахнет остро.
Будет обитаем
одинокий остров.
Пусть же наш клуб и станет таким обитаемым островом! Давайте за это выпьем!
Как ни много стихов об одиночестве читалось нами в тот вечер, захотелось дополнить их ещё одним, Ларисы Миллер:
Одинокие не плачут.
Их же некому утешить.
Но, а коли так, то значит,
Надо жить и нос не вешать.
Плачут те, кто втайне верит,
Что их кто-нибудь услышит,
Что поблизости за дверью
Иль за стенкой кто-то дышит.
Плачут те, кто точно знает,
Что живёт на белом свете
Та душа, что сострадает,
Наблюдая слёзы эти.
И в самом деле, какой смысл плакать, если никто не видит твоих слёз? Нет, надо им найти другое применение. Как я писала в одном из стишков:
Не носом в подушку – а носом в тетрадь,
раз горе тебе не даётся.
От этих слёз – как бы их ни стирать –
хоть что-нибудь, да остаётся.
Поэтому давайте переплавлять наше одиночество, наше горе, слёзы — в творчество, это гораздо более эффективное вложение.
На том и порешили.
Но всё-таки эта больная тема никак не отпускала от себя.
Мне захотелось в связи с ней сказать несколько слов ещё об одном поэте.
Это Борис Рыжий.
Поминаем Бориса Рыжего
В его судьбе меня всегда поражал контраст между реальной биографией, вполне благополучной, и — трагизмом души, мироощущения, выраженном в стихах, который привёл его к реальной гибели в 26 лет. Он повесился в 2001 году.
Казалось бы, чего человеку не хватало? Таким даром от Бога наделён. Стихи его читали, знали, любили. Обласкан судьбой и критиками, любимец друзей и женщин. Прекрасные любящие интеллигентные родители, красавица жена, обожаемый сын. Всё так. И в то же время он ощущал себя очень одиноким. Это трудно понять непоэту.
Черный ангел на белом снегу —
мрачным магом уменьшенный в сто.
Смерть — печальна, а жить — не могу.
В бледном парке не ходит никто.
В бледном парке всегда тишина,
да сосна — как чужая — стоит.
Прислонись к ней, отведай вина,
что в кармане — у сердца — лежит.
Я припомнил бы — было бы что,
то — унизит, а это — убьет.
Слишком холодно в легком пальто.
Ангел черными крыльями бьет.
Полети ж в свое небо, родной,
и поведай, коль жив еще бог —
как всегда, мол, зима и покой,
лишь какой-то дурак одинок.
Стихотворение начинается на высокой декадентской ноте, а завершается его обычным сленгом, и эта его интонация — она настолько своя, её ни с какой другой не спутаешь. Такая чистая мелодия тоски, вечной разлуки, душевной боли, в которой – ни звука фальши.
Что бы там ни было, кто бы ни окружал тебя, ты всё равно тотально одинок в этой жизни. «Каждый умирает в одиночку». Рыжий интуитивно понял это давно, ещё в детстве.
Маленький, сонный, по черному льду
в школу — вот-вот упаду — но иду.
Мрачно идет вдоль квартала народ.
Мрачно гудит за кварталом завод.
“...Личико, личико, личико, ли…
будет, мой ангел, чернее земли.
Рученьки, рученьки, рученьки, ру...
будут дрожать на холодном ветру.
Маленький, маленький, маленький, ма...
в ватный рукав выдыхает зима:
– Аленький галстук на тоненькой ше...
греет ли, мальчик, тепло ли душе?..
… Всё. что я понял, я понял тогда:
нет никого, ничего, никогда.
Где бы я ни был – на чёрном ветру
в чёрном снегу упаду и умру.
Будет завод надо мною гудеть.
Будет звезда надо мною гореть.
Ржавая, в странных прожилках, звезда,
и – никого, ничего, никогда.
Просто мороз по коже. Какое глобальное, вселенское одиночество, постигнутое ещё на заре жизни! Это леденящее чувство не смогли перекрыть никакие диссертации, публикации, победы в международных конкурсах, женитьба на любимой – это было сильнее. И это поглотило его в конечном счёте, затянуло в свою воронку.
Кстати, он поэт Екатеринбурга, этот город воспет во многих его стихах.
Скверы Рыжего
Закурить, опохмелившись, поглядеть на облака,
что летят над головою из далека-далека,
в граде Екатеринбурге с гордо поднятой главой,
за туманом различая бездну смерти роковой.
Екатеринбург Рыжего — это в первую очередь скверы и парки. Он их исходил вдоль и поперёк. С его томиком можно было бы там ходить как с путеводителем. Раньше я весьма скептически относилась к скверам. По сравнению с лесом или хотя бы полноценным парком они казались мне неким суррогатом, муляжом. Рыжий заставил меня взглянуть на них другими глазами. И у меня была мечта — когда-нибудь пройтись по всем этим местам, что он описывал, сравнить их топонимику с его стихами. И написать пост «Прогулки с Рыжим» (по аналогии с «Прогулками с Пушкиным» Синявского).
Вот несколько таких «географических» строчек:
Я осенью люблю гулять один.
В пространстве и во времени есть место,
что геометрией своей подобно
простейшей геометрии души.
И вот мой сквер, моя подруга осень…
Это было место, в котором человек остаётся наедине с собой. Возвращается в прошлое, грезит о будущем, размышляет о том, что будет после него…
Осенью в старом парке
листик прижат к плечу.
Ах, за Твои подарки
я еще заплачу…
Я умру в старом парке
на холодном ветру.
Милый друг, я умру
у разрушенной арки.
Чтобы ангелу было
через что прилететь.
Листьев рваную медь
оборвать белокрыло...
Когда в подъездах закрывают двери
и светофоры смотрят в небеса,
я перед сном гуляю в этом сквере,
с завидной регулярностью, по мере
возможности – по полтора часа…
В одних и тех же брюках и ботинках,
один и тот же выдыхая дым.
Как портаки на западных пластинках,
я изучил все корни на тропинках.
Сквер будет назван именем моим…
Он знал себе цену. «Мы все лежим на площади Свердловска, где памятник поставят только мне».
В этом году 22 года со дня его гибели, а в будущем 2024-м – 50 лет со дня рождения, пока ещё не поставили, но я думаю, это когда-нибудь произойдёт. И сквер назовут. Хотя у нас не принято как-то называть скверы.
И закончу своим недавним:
Как на ладони небо лежит.
Мир одиночкам принадлежит,
ими лишь сбережённый.
В каждом что-то должно гореть,
чтобы тот отблеск мерцал и впредь,
в новых сердцах зажжённый.
Всё, чему я была близка,
речи речки, ласке леска,
всё занесу в блокнотик.
Жизни как птице скажу: лети!
Если нам суждено уйти –
то на высокой ноте.
Облака обнимает река,
как мои плечи твоя рука,
хочется, чтобы вечно.
Но за порогом уже такси…
О одиночества нота си,
прозвучи безупречно.
Следующая тема: "Знаки, предчувствия, сны". Обещаю: будет интересно.
Продолжение следует