Сколько бы не было тем -
Попадаешь в тандем
С мэтрами и скользкими гиками.
Всё - да, гламурное Всё - началось с кафе.
«Тик-так», «тик-так», - часики тикали.
Из стакана вливался в рот
Чёрный кофе, как молотый перец,
Подставлял барельефы под нож торт
И вафля дымилась в лица.
Было не «Клозери», было «По любви»,
Было не как у Голицыной или в Московском клобе,
Не пили шерри, не крутили балы,
Не ставили «коли» вместо «чтобы».
Допускали ошибки – много ошибок,
Контрапунктом крещендо перебивали столы,
Словно кляксой, толстыми рыбами
Прятали солнечную рыбу среди металло-серебрянных.
Клацали, брякали, заливались за окнами
Создания божии; звон перерос
В осознание: что, если за попонами
Скрывается настоящий горб-переросток?
Я начал думать.
Перебили – шуршание дамского ридикюля,
Трение о подошву носков
Ударили в капсюль, разворотив дуло,
Отличному свингу повредил часослов.
Отец сыну: «Сынуля, сторчишься!
В армию бы – защищать страну,
Да неважно какую – она не лишняя,
Без войны мы пойдём ко дну».
Девушки за столом: «Ты помнишь?..
Кажется, тот дикий из Екатеринбурга?
Да, помню… Знаю, Лен, к чему клонишь,
Деньги?... Не совсем, подруга,
Но у него – ого-го… Господи… Что?..
Давайте о другом, чего вы расселись,
Болтаете чушь… Не за что!
Где ещё подслушаешь?.. Рты раскрыли».
Я сочувствовал сыну и ей, незнакомке,
Снова подумал и покрылся краснотой
Красноречивой, молодой и достойной –
Они не такие и я не такой.
Убить человека непросто,
Если даже приказ…
Люди – живы! Спасибо кафе и людям.
Я пустил хлорированный газ
В лёгкие полузрячему будню
Штурмовщиной исторической парадигмы,
Сиплым утренним голосом рассудка,
Загустив, как шлагбаумами, рифмой
Негуманистические, ненародные груди.
Есть поэты: тлен, паутина, патина тьмы,
Ложь и дыра в мозгу - лужица истины.
Место им в Замятинском «Мы»
На нижней ступени карьерной лестницы,
Есть Мы – без скобок, как благодать,
Растём, хоть и гномы, быстрей, быстрей,
И простолюдье, и нищая босота:
Не мешает малый рост величию идей.
Все хотят жизни – спокойной, как свет,
Все хотят правил – не для красного словца,
Все просят о главном – будет или нет?
Все о будущем спорят – когда?
Аромат хризантем опьянил багульником,
Лианы лепнины осветились лампами;
Где вы видали демократического богохульника
Под многолетними сталинскими этажами?
Ныне – рай по депозиту. Душа – за рай.
Окропляют ракеты, оружие, телестанции,
Будто у бога есть какой план
По уничтожению человеческой цивилизации.
Будто Гансы пришли спасать атеистов,
Отказавшихся жить по реформам церквей,
Благонадёжно, с миром карабины начистив –
Свет не без добрых людей…
Трудно быть коммунистом в осаде,
Рассуждать вслух, а не в подворотных степях,
Если крупный, зелёный военком-дядя
Грозит запутаться в украинских ночах.
140 миллионов, 130 миллионов, 120 миллионов –
Ждут. Внизу – власть тьмы, а наверху – тьма власти,
Восстать им, в российской мечте не зашнурованным,
Мешает капиталистический кастинг.
Подали на санфаянсовой* тарелке штрудель,
Покосилась уставшая кассирша вбок,
Затявкал в белой пене шёрстки милый пудель,
Рваный ритм музыки помещение заволок.
В слиянии тремолированных нот
Сквозь аргентинские мелизмы босса-новы
Решением забился мой корявый рот,
И я сказал, тяжёлый: «Было чтобы»,
Вскочил, навьюченный прелестным порывом,
Ринулся прочь, подальше от чужих ушей,
Выходя, обернулся, услышал: играют некрасиво
Американскую попсу. Показалось мне.
Вместо P.S., или поясняющая записка:
* - завуалированное выражение "жрать дерьмо", про существование фаянсовых сервизов знаю.