Алан Фельдман (1945г.р) - американский поэт.
В тот год, когда я родился, взорвалась
атомная бомба,
я только начинал жить, а кто-то
нашёл выключатель, чтоб отключить мир.
В свете печи, в центральном солнечном огне
этой тепловой лампы, будущее становилось очень
ограниченным,
и можно было представить себе
путешественников во времени
которые не смогут прибыть,
поскольку здесь нет будущего.
Внутри часов в холле
опустились тяжёлые
латунные цилиндры.
Тик-так, куранты меняли мелодию
по одной фразе за раз. Бомба стала
кинозвездой, её гламурный шар из дыма
обжигал лица мужчин в шезлонгах на пляже.
Кого-то каждый день тошнило в школе.
Не было времени беспокоиться о коллективной
смерти,
когда сама жизнь была пронизана испытаниями.
И так мы росли под эгидой принятия всего этого.
На уроках биологии мы узнали,
что существуют частицы,
проплывающие сквозь нас,
как киты сквозь архипелаги, и в гражданском обществе
говорили, что если бы у Гитлера была бомба,
он бы применил её против низших рас,
и всё это время любовь оставляла свои шрамы
на нашей коже, как карты.
Небеса оставались чистыми,
за исключением маленьких белых щелочек
на идеальной голубой коже,
которую самолёты разрезают
в ледяном верхнем воздухе, как шьющие иглы.
С одного из них может упасть крохотное зернышко,
и это создало бы еще одно солнце
на земле.
И так прошло столетие, а я все ещё был в нём,
книги ждали на полках, чтобы превратиться в пепел,
то, что мы чувствовали запертым внутри, ждало,
быть прочитанным,
в длинном коридоре времени. Я родился в тот год,
когда взорвалась бомба.
Дважды целые города были обуглены, как города
в Библии,
но мы не оглядывались назад.Мы продолжали думать,
что можем продолжать, наши фигуры оставались прежними,
теперь потемневшими
на фоне, освещенном огнём.
Простите меня за то, что вы там, граждане,
на своих голопалубах с обоями земли,
смуглого предка в плохо отглаженных брюках,
защищённого, как ребёнок,
от знания будущего.
Голопалубы - вымышленные устройства
из научно-фантастической медиафраншизы "Звёздный путь",
позволяющие взаимодействовать с различными вариантами
виртуальной реальности.
My Century
The year I was born the atomic bomb went off.
Here I'd just begun, and someone
found the switch to turn off the world.
In the furnace-light, in the central solar fire
of that heat lamp, the future got very finite,
and it was possible to imagine time-travelers
failing to arrive, because there was no future.
Inside the great dark clock in the hall,
heavy brass cylinders descended.
Tick-tock, the chimes changed their tune
one phrase at a time. The bomb became
a film star, its glamorous globe of smoke
searing the faces of men in beach chairs.
Someone threw up every day at school.
No time to worry about collective death,
when life itself was permeated by ordeals.
And so we grew up, beneath an umbrella of acceptance.
In bio we learned there were particles
cruising through us like whales through archipelagoes,
and in civics that if Hitler had gotten the bomb
he'd have used it on the inferior races,
and all this time love was etching its scars
on our skins like maps. The heavens
remained pure, except for little white slits
on the perfect blue skin that planes cut
in the icy upper air, like needles sewing.
From one, a tiny seed might fall
that would make a sun on earth.
And so the century passed, with me still in it,
books waiting on the shelves to become cinders,
what we felt locked up inside, waiting to be read,
down the long corridor of time. I was born
the year the bomb exploded. Twice
whole cities were charred like cities in the Bible,
but we didn't look back. We went on thinking
we could on, our shapes the same,
darkened now against a background lit by fire.
Forgive me for doubting you're there,
Citizens, on your holder's with earth wallpaper-
a shadow-toned ancestor with poorly pressed pants,
protected like a child from knowing the future.