(предыдущий фрагмент из 1-го тома романа «Миледи и все, все, все»
«V. Как шарахались от него все воры. Эстер»
http://stihi.ru/2023/11/22/5160
Гость города гулякой был? Не суть.
Взор незнакомца острую бы тёрку
напомнил всем, кто застил гостю путь…
– Я даже не успел сравнить их грудь.
Всего лишь пара дев? Я и четвёрку
сумел бы без усилия… встряхнуть.
Но эти две успели улизнуть.
Похоже, обломал я им вечёрку.
Одну, да и другую с ней девчонку,
вспугнул я. Ну, так шиш им, а не блуд! –
на зеркало косясь, как на иконку,
связь паники с ним сразу понял плут. –
Без повода такие не уйдут, –
красавчик усмехнулся им вдогонку. –
Бегут от «жениха», меня не чтут,
как будто собрались на божий суд.
Мой вид в берете – им, как в зад иголку.
Видал таких пугливых я приблуд!
Со шляпой, без берета как-нибудь
и впредь я проживу, – перо на холку,
а шляпу на нос (к бесам барахолку!) –
к примерке охладев, продолжил путь
он, вывесив клюв ворона на грудь.
Все встречные глазели, но не суть,
что им была понятна поступь Зверя.
Свой образ лишь случайно он развеял…
. . .
«…Вот случай удружил так удружил!
Эх, весточку подать бы Божьим стражам!
Дерьмо! Он нас чуть в ад не водрузил!
Дерьмо!.. А мы стоим, глаза таращим»! –
товаркам Ужас дал такой посыл,
что выдох их... стал словом немудрящим.
Подружкам, еле дух переводящим,
креститься беспрестанно нету сил.
Бежали со всех ног и даже дальше,
что б их кошмар ходячий не душил...
– Ой, боком нам бы вышла с ним компашка!
Эх, мне б сейчас лететь быстрей, чем пташка,
а не дерьмом болтаться на волне…
Язык мой чуть не стал коряво нем, –
прокашлялась девица. – Дьявол! Мне
в случившееся с нами… верить тяжко.
Прижмись к нему я вдруг ещё плотней –
отсохли бы плечо, бедро и ляжка!
– Ты в жабу превратилась бы, милашка! –
поддакнула подружка. – Всем урон?
Что нам грозит? С каких дурных сторон?
– От бегства нам едва ли стало лучше!
– Вот влипли! Любопытные мы клуши!
Чьи в зеркале увидели мы уши?!
Притом, что незнакомец – эталон
всех черт мужских! Аж до мурашек трушу,
кошмар зеркальный помня! Это он
наслал на всех магически свой морок.
– Да это среди нас ходящий молох!
Те волчьи уши в зеркале теперь
навек запомню. Все бегите! Зверь! –
в истерике девица прошептала.
Подружка сторонилась этих сфер,
но жуть опровергать ничуть не стала.
А вдруг и впрямь явился Люцифер!
. . .
Оставим ненадолго незнакомца,
пугающего энский городок.
На госте пыль неведомых дорог.
Девицам не дарил он нежно кольца.
Так что же расточать им ласки впрок
мужчине, в чьих глазах кипел порок!..
Судьба – не гнев вулкана и не льдина,
но вдоволь есть и льда, и пекла в ней...
Непредсказуем путь простолюдина
и путь владельца смешанных кровей.
Бессчётных судеб где-то есть прядильня
сакральная – неведом форум в ней...
Пусть с Францией Прованс Судьба сроднила,
да и бодаться с Францией лениво,
Прованс вам не какой-нибудь Бруней!
Средневековой Франции ждёт нива
гротеска, иль чего-то поумней,
от автора стряпни про королей,
про подданных их влюбчиво-ревнивых.
Эпоха старины. Свой опус к ней
хотелось привязать мне споро, живо.
От многовекового ли размыва
иль в фильтре тайны образ потускнел,
но Некто наследить с лихвой успел...
...Кому повсюду влезть легко без мыла?
Кому чужой кусок всегда the best?
Кого к чужим вещам толкает бес?
Кому существование не мило,
когда не своровать кошель иль кейс
с деньгами, пусть владелец и не Крез?
Не надо вору ни войны, ни мира,
но заповедь отвергнет наотрез.
Меж дьяволом и Богом он – проныра.
Ум с перцем для жиганского кумира,
помимо силы – минимум. Мощь! Вес!
В лицо бы обратить сумел ум рыло,
да где купить ума? Где ж продавец?
Пестра жизнь воровская, иль уныла,
в печь пороху подбросить, иль дровец –
налётчиков их поприще сроднило.
Но жертвы их – всегда ли сброд овец?..
...Где флирта власть в толпе неустранима
и можно сделать вид, что ты – вдовец,
там с имиджем и взором дворянина
по городу слонялся удалец.
«Мне крайне жаль, что ты не вор, рванина!
А ну, изобрази нам, падаль, дэнс!
Братва, нам нынче уличный в дар Рекс! –
язвил амбал. – Коль плоть твоя ранима,
постой, пока не двинули в торец!
Что делаешь ты, бес соблазна, с нами?!
Что видим мы, аж десятью глазами!
С мошной ты супротив нас пятерых?!
К тебе, гусь, мы без лишних притязаний.
У нас нужда лишь в безвозмездном займе, –
зловеще вор исторг из пасти рык,
наличие кинжала выдал блик. –
Эй, лох, не вздумай пикнуть под ножами»…
Мразь и под солнцем – мразь. Главарь, как бык,
и прёт по-бычьи каждый ученик.
Разбойничьего вида горожане
при трёх кинжалах – чуть короче пик –
ещё б одно мгновенье и отжали
служаку одинокого в тупик.
«Вещичек много ль шествует бесхозно?
Оставь всё нам, коль ты не из тупых»! –
всерьёз нёс воровскую вахту «бык»,
но «лох» провинциал шагнул так грозно,
что мразь смекнула вмиг: ещё не поздно
уйти от стычки с бешеным лосём –
стремглав, без извинений, но не пошло…
Прошедший дальше без угроз и «пошлин»
боец не из вельможных был персон…
. . .
Злосчастие заходит в город с шиком.
Похоже очень часто Горе ликом
на морду горожанина во всём.
Издержки городские вскоре, мигом
внушили, что рай в городе смешон.
Судьбы метаморфозам в унисон
примкнувший вдруг к нервозным горемыкам,
собой пополнив местный гарнизон,
чувствительный к начальственным придиркам,
Пьер сходу обзавёлся нервным тиком…
Пусть слиться с «адом» улиц есть резон,
ад суетный брал Пьера на измор.
Шум улиц не уступит молотилкам.
Прилипчивый чужой холодный взор
гроза воров почувствовал затылком.
Ни шаек воровских давно, ни свор
собачьих не боялся Пьер, был «диким»…
В жизнь города бы влиться многоликим!
В бойцовстве трудоголик, как пчела,
Он ратный дух имел неугасимый.
Пьер ловким стал и смелым не вчера
и это придавало парню силы.
За нимфой Пьер бы прыгнул в глубину,
а в стычке уступил бы кабану
лишь после алкогольного вливанья.
Он был самодостаточным в бою,
тем более что в школе фехтованья
не учат полагаться на броню.
Быть ловким – лучший способ выживанья.
Но душу нынче стресс бил наповал.
Тревожность досаждала, как комар.
«Такой, как я, не мил тут щёголь черни, –
Пьер хмыкнул.– Но... живучая я тварь»,..
Прогулка вышла боком, огорченьем.
Смазливые торговки и товар
всё меньше становились развлеченьем.
И даже интерес пропал к харчевням.
Пьер с чувством беспокойства заставал
себя на мыслях, что он вновь – плод в чреве.
«Зазря не горячись, пройдись, остынь.
Крадётся за тобой он не парадом», –
умышленно свернувши на пустырь,
Пьер видел, что преследователь рядом.
Вне улиц запах был не «нашатырь»,
а… словно бы запахло серным смрадом.
Пустырь зиял проплешиной в траве.
Уж тут не избежать раздоров «ада».
Бывалый, с виду крепкий шевалье,
в чьём взоре лишней стала бы бравада,
мгновенно обернулся: – Что вам надо?
Вы ходите за мною по пятам!
Глаза мои на месте: уж слона-то
такого углядел, как забодал!
– Я разве громко топал, иль болтал? –
лощёный, расфуфыренный занятно,
спросил верзила вкрадчиво, но внятно,
и в голосе его звенел металл. –
На пятки я ведь вам не наступал
нарочно, иль подобно рикошету?
– Крадущемуся вторите кошкету.
– Я шёл поодаль, камни не бросал…
– Вас, сударь, я б заметил и без свету.
– Вам ясно, что не Божья я роса.
За вами я и в ночь из дома съеду…
– Да, ваша непутёвая краса
не свойственна простому домоседу.
– Вы кто? Обогатившийся корсар? –
шагнув сам к неотступному соседу,
завёл Пьер неизбежную беседу.
– Меня зовите попросту: Квазар.
По месту прошлой жизни я – веронец, –
настырный и нахальный незнакомец,
что Пьеру промозолил все глаза,
имел вид диковатый, словно горец,
но в роскоши себе не отказал. –
Не чуждый ощущениям экстрима,
я брёл, как вы заметили, не мимо.
– И видели, что я при шпаге шёл.
– Наслышан я про вас от анонимов,
что вы опасны даже нагишом.
– Я, сударь, накануне приструнил вновь
толпу лишь взором, а не палашом.
Я, знаете ли, быстр и ублажён
победным завершеньем блицтурниров.
Вот вам совет: не лезьте на рожон!
– А мне и без советов хорошо.
Мой меч неутомим – кровавый пахарь.
Насмешник оттого я столь большой,
что Смерть моей не станет госпожой.
Клянусь я незапятнанной рубахой,
что кровью замараюсь лишь чужой,
поскольку не являюсь черепахой.
А ваш меч на подъём для вас тяжёл?
– Вы, сударь, нарываетесь, и счёл
себя я оскорблённым! Где ваш «пахарь»?
Вам в тягость, лень креститься на костёл?
Я вас перекрещу своею шпагой!
– Отлично. Не останусь я в долгу,
хотя мне вас развеять пеплом ленно.
– Я вызвал вас! Ответьте мне: «Агу» –
и защищайтесь, если не проблемно, –
Пьер, салютуя наглому врагу,
ему пообещал без доли блефа. –
Когда б кто заказал из вас рагу,
то сделать виртуозно и без гнева
я полуфабрикат из вас смогу.
– Что ж вам мешает? Нынче вы не голый;
мишень… в моём лице… сочли прикольной;
вам не грозит мой, с пушками, корвет,
а шпага украшает ваш колет…
– Чтоб встреча на казалась пустяковой,
мой суд послужит вам суровой школой.
Не стану я рубить из вас котлет,
но срежу весь каскад бантов и лент
с одежды. Изменив в ней общий колер,
быть может, я сниму с вас лишний гонор.
Вы, словно Вельзевул и Воланд сект,
пугающе загадочны. Колитесь,
как стану… коль ваш ум – на убыль… бить вас!
Как самый модный станете ландскнехт,
коль мною битым стать не убоитесь.
– Не отступлю я ни на волос, нет!
Весь мир успел узнать, какой я витязь!
Но лучший гимн мой, несмотря на искус,
победный, в честь меня, ещё не спет.
– Весь мир, жаль, не узнает о позоре
попыток ваших выиграть дуэль!
Единственное, что я б вам позволил –
чтоб лик ваш от клинка не подурнел.
Вы – франт закоренелый! От корней
волос до пят вас выкорчевать нужно! –
Пьер словно танцевал: легко, воздушно,
ведя уколов точечных парад. –
Мне видеть расфуфыренным вас скучно.
Я быстро обчекрыжу ваш наряд.
Со шпагой я навеки повенчался.
Банты вам, ленты срежу, как с куста!..
Как мог, чередовал франт четверть часа
с защитою атаки и устал
встречать собой наточенную сталь:
– Хотя недооценивать вас рано,
но мне смешны прыжки и беготня.
Защита ваша более плотна,
но не убить вас было бы мне странно.
Пьер, психанув стремительно и рьяно,
свой разум замутив средь бела дня,
не удержал (обида-то сильна!)
секретный свой удар – Удар Баклана:
противника проткнул, как пацана,
насквозь и вверх, от кадыка до уса.
Всё было так: противник замахнулся,
а Пьер вид сделал, что ударит вниз,
и словно бы споткнулся. Чуть провис,
вперёд стал на колени падать ниц,
у франта оказался под ногами,
а враг, решив, что Пьер уже на грани
от гибели, продлил свой звёздный взмах.
Что ж Пьер? Он на пружинящих ногах
победное дал телу ускоренье –
для недруга нежданный перестрой.
Одна рука – опорная, второй –
послал он шпагу вверх в одно мгновенье.
Вот и удар для франта роковой.
– Несвойственны ни промах мне, ни усталь! –
клич Пьера торжествующе звенел:
впилась сталь в горло, разве что не с хрустом.
Пронзённый, не спеша припасть к земле,
врага не отпустил, прижав к себе.
Ещё и говорить стал в голос пылко:
– Что, поползли мурашки-то по спинке?
Стилет тебе воткну я в потроха!
– Не сможешь. Жизнь моя мне дорога, –
ответил Пьер. – Я – живчик из глубинки.
Жену люблю – покорный ей слуга.
Мне дочку родила и сберегла…
«Приём провёл я чисто, без запинки.
Ну, всё. Убил. Довёл чёрт до греха…
Что ж труп не умирает ни фига»?! –
Пьер замер, но не дрогнул по старинке.
На теле им пронзённого врага
ещё не появилось ни кровинки.
На вид, так жертве вовсе хоть бы хны.
Реальность-то причудливей брехни!
– Что, съел?! Не подавился? На поминки
придёшь – так обязательно срыгни. –
франт слез со шпаги (не до обнимашек!) –
Ты, Пьер, незаурядный фехтовальщик.
Свой лучший применив ко мне приём,
ты ждёшь, что я теперь сыграю в ящик?
Давай, друг дружку оба упрекнём!
Взгляни-ка вниз. Стилет – в твоём уж брюхе!
Не для тебя, Пьер, завтрашний рассвет!
Подумай на оставшемся досуге,
готов ли ты так в муках встретить смерть?
О многом догадался вмиг ты живо.
Да, для тебя я – хуже нет вражины.
Ведь для тебя ж я – смерти злой посол…
Но оба можем мы остаться живы.
В моей всё это воле. Я не зол
и за тобою ради жизни шёл,
в чём есть и фактор выгоды, наживы.
Лет через двадцать… прочерк ставлю дней…
наследница родит двух дочерей.
Одну мне уступить из двух согласен?!
Тогда спасёшь и душу ты, и плоть.
Пьер дал согласье, не моргнув и глазом:
– Ты – дьявол?! Проку нет – тебя колоть?!
– Я – падший ангел – статус дал Господь.
Пусть выгляжу я франтом кудревласым,
все предо мною – праха лишь щепоть…
(продолжение следует)