Моя кошка не любит кошек, но любит людей.
И в жару не прохлада нужна ей, а просто кондей.
Чтобы снег поскорее таял в окне отчизны,
грела шуба в цвет месива экспрессионизма.
Пусть не девять жизней – одна (не успеет, поди, надоесть).
Чтобы солнце являлось просто - как истина или смерть.
Кошка смотрит с прищуром, глаза её светятся, словно
наблюдает за мной забытая на чердаке икона.
И мурчит, подражая звукам вращенья Земли,
говорит с человеком, не ведающим молитв.
У которого сердце в груди спотыкается часто —
сумрак лестницы, лампа не хочет включаться,
дом пустой, но надежды пугливая мышь
притаилась в углу. Не поймаешь её, не пригласишь,
мол, давай, посидим у окна и заценим вискас,
поглазеем на снег, остужающий пламя осенних листьев.
Но зачем человеку мышка, когда есть кот
или кошка, которая в экспрессионизме сечёт.
Разговаривать с кошкой — равно разговаривать с Богом,
ты не знаешь её язык, да и кошка молчит о многом.
Всё же лучше угадывать кошкин, чем так —
что ни фраза, то коммунальной платёжки бланк,
что ни день, то где-то внутри схоронен.
И всё думаешь – справился, не случится такое снова.
И тогда в мурчание погружаешься, будто в реку
отпускаешь слова. И уже так легко человеку.