Грешен человек, - говорила бабка. -
Вот возьми-ка Груню, вчера с посылкой
прикатила хвастать, а лук-то, лук-то
крупный - с нашей грядки с утра нарвала!
Да и Бог с ней, с Груней, пришлось немало
нахлебаться жизни ей в те-то годы!
Пусть пошлёт уж сыну, не обеднеем.
Грешен человек, да и мы с тобою
тоже человеки, зарекать не буду, -
говорила бабка.
Веретёнце пело, плыло, кружило,
танцевало в пальцах её умелых,
нить ручьем свивалась, а я сидела
на ковре лоскутном - в ногах играла.
Это только кажется, что есть время,
что оно течёт, как река, и мимо.
Доставай-ка прялку, сучи-ка нитку,
пусть и пальцы действуют неумело.
Шерсть тяни, не щипай, кулёма!
Подзатыльник звенит, отвешен.
Ох, грешна я, сватья, лупила девку!
Веретёнце дрожит несмело,
набирает ход, вспоминают руки,
тянут нить, как песню, слегка срываясь,
там, где круто выводит голос.
Так снуёт челнок через зев на кроснах,
так крючок цепляет петлю и тянет,
спицы вяжут в резинку пряжу,
вышивает иголка крестик.
Узелки на памяти - вот что время.
Так наткнёшься в шкафу, и стоишь, как дура:
петухи поют на льняной дорожке,
в уголке почти незаметно "Нюра".