Моей графине Вишне ни за что не надоест
искусство графоманить от бездарно до недурно
из жалкой ночи в ночь, из ледяного утра в утро,
вплетая ассонансы в каждый бестолковый текст.
Мазня вишнёвым росчерком сакрального пера
марает непорочность собранной в тетрадь бумаги
— графиня Вишня с превеликим счастьем графоманит
мечты и сказки между разношёрстных бла-бла-бла.
И что луной о тропы, что тропой о лунный свет,
— нет способа красивее сойти с ума от грусти,
— графиня Вишня сочиняет даже на французском
и сны, и полусны, в которых с кем-то тет-а-тет.
И этот кто-то по её задумке тоже граф
— черешневый такой, до боли в мякоти созревшей…
И графоманит Вишня в столбик дождевые сейши,
нечаянно шторма с придуманным теплом смешав.
Неважно, сколько ямбу не хватает Хиросим,
— моя графиня не считает в промежутках между,
и графоманит исповедь порывом неудержным
тому, кто как и прежде смысла так и не вкусил.