Когда,
как одуванчик, я пророс
Бетонный сквозь асфальт,
пробив путь к свету,
пропах весь дымом
дяди папирос
хоть сроду
не держал я сигарету.
А дядя кольца
дыма выводил
из купленной
на барахолке трубки.
Он для меня
стал Гена-крокодил
и кости,
к переломам
мои хрупки,
впитали через кожу
весь табак,
что облаками плыл,
и лёг туманом.
Спускала бабушка
на дядю всех собак,
мол, прокурил он всё.
Но вновь обманом
затяжки делал
дядя за углом,
дымя весь день
на лестничной площадке.
И дым стоял такой,
что топором
Лишь мерить его плотность.
Как же гадки
и романтичны
дыма мне пары…
И с той поры
жалел я с каплей лошадь,
что никотин убил.
Средь детворы
я был отшельником
и мог лишь огорошить,
когда к нам в гости
дядя забегал
и вновь кружил
меня он в сизом дыме.
И бормотухи не стакан -
бокал, -
его стихи
всё больше о гордыне.
В пять лет моих
был мне элита он,
особенно,
когда врубал бобины
и с хрипотою
пел магнитофон.
Пред ним снимали
шляпы Алладины
и лампы их.
Всё меркло перед тем,
что взял я
от Высоцкого Володи.
Знал этот рупор
столько разных тем -
всех песен и не счесть,
как карт в колоде.
Ведь я считать
лишь мог до десяти,
а дядя,
усадив меня на стуле,
дым всасывая в грудь,
себя сутуля,
мне отчего-то лгал:
“Племяш, прости,
что снова
не поехали мы в лес.
Был занят я,
ты знаешь же -
работа!”
Читал стихи,
затем винил кого-то,
и снова
он врубать бобины лез.
И рвал Высоцкий
снова удила;
и на волков
опять взахлёб охота…
А я,
забыв про мальчика дела,
сидел и слушал,
гибнет как пехота.
И залп орудий
заменял мне дым:
воняли болью вдавленных -
окурки…
………………………………..
Мой дядя умер
рано - молодым,
успев привить
мне антивирус к “Мурке”,
и за душу
“блатняк” меня не брал.
Дворовая шпана,
меня калеча,
не победила -
я сбегал от свар.
Высоцкого в душе
крутились речи,
когда я из Сибири
да в Москву
был выхаркнут
изжёванным окурком.
Дружки курили
павшую листву.
Мой первый класс
и я прослыл придурком:
что ни читать
ни сосчитать не мог,
и что ещё
я не курил отравы.
При матери
затравленный щенок,
я впитывал
чужой столицы нравы.
И часто в лес
я в осень убегал,
где пруд в низине
стелется туманом
и дяди
вспоминал я там бокал,
и сизый дым
к моим цеплялся ранам
и снова
над реальностью кружил.
Я жёг костёр -
и запекал картофель.
Я рощи стал
поэт и старожил:
так рано
в лба морщинах
стал мой профиль.
И вырос я
из школьной формы, но
не затянулся
мерзкой сигареткой.
Был аттестат суров.
С такой отметкой
Решил сбежать
в войну
я как в кино.
И вот он где -
апофеоз дымов!
От конопли
и до вкладных,
что в танке,
мы были юны,
обошлись без вдов -
какие вдовы
в двадцать
на “гражданке”?
Я вышел в дембель,
дымом весь пропах:
“Донскими” и
“Охотничьими” вкупе.
На сахар их менял,
но на зубах
остался дыма вкус,
что знатно лупит.
Где “Прима”,
“Астра”,
“БАМ”,
ещё “Казбек”;
с “Памиром” шёл “Дымок”
и вонь “Гуцульских”.
Дан старт мне в жизнь,
такой в дыму разбег -
покруче дыма
самоваров тульских.
И я перешагнул
опять провал
и улетел
для “Эсперанто” Кубы.
Вот где я созерцал
колец овал!
Сигары острова -
их горечь помнят зубы.
Я мял их
лишь для фарса -
не куря.
О, измочалил
сколько, -
как Коломбо!
Сейчас я понимаю,
может, зря
не сделал я
затяжки для апломба.
Но лошадь
пред глазами у меня -
та самая
убитая лошадка.
И, помня
об убитости коня,
к сигарам Кубы
относился шатко.
И я вернулся.
Дубом пал Союз:
под корень
его янки подпилили.
И желудей
его отменный вкус
был похоронен
в пиджаков малине.
И разом
закурило всё и вся:
и дети-малолетки,
и старухи.
И разом
стало “можно”
что “нельзя”.
И в девяностых
среди всей разрухи
держался только
запах сигарет.
Сосед курил,
жена его -
соседка.
И тот,
кто не курил -
был дома редко.
Окурков за окном
швырялся бред.
И дымом
непогашенных “бычков“
пропах весь двор.
И запах пёр в квартиры,
и я смотрел
на расписных качков
с цигаркою в зубах.
Им были тиры
дворцы культуры,
спорта.
Кинозал
в дыму клубил экраном,
как в сортире.
И я тогда
хотел,
хоть завязал, -
попробовать начать.
И в целом мире,
казалось, я один
без папирос.
И я,
как в детстве,
убегал в шум рощи.
Корнями я и пусть
в дымленье врос,
но воздухом лесным
дышать же проще,
и я детей
от табака хранил -
рождённые
не знали сигареты.
И треск костра,
или зимой камин,
лишь иногда -
сгоревшие котлеты -
давали
ощущения в дыму
и мстили изредка
соседям сей ответкой.
Всю жизнь мою
никак я не пойму:
К чему табак
меня отметил меткой?
………………………….
Я помню кинопробы.
Этот год,
когда я
в форме лётчика
(по роли!)
впервые
“Беломор” взатяг -
и горд.
И тем взломав
табу свои пароли
я наслаждался
обжиганьем бронх.
И через нос
вновь выдыхая дЫмы,
я ощущал:
не кончатся добром
мои уроки.
Так непостижимо
я перерезал
доступ табака,
лишь только
пропитался им
до мозга.
Учую дым -
так это будто розга
и памяти
всплывают облака.
И вот тогда
опять я достаю
от дяди мне
доставшуюся трубку.
Во рту кручу,
и будто я в раю,
и к памяти
я пригубляюсь кубку.
Курган.
Опять
мне пять
без мамы лет.
Прокуренная кухня.
Дядя.
Водка.
И сизый дым,
и трубки амулет
и рвёт Высоцкий -
и в надрыве глотка.
19:02 07/12/2023
14:46 08/12/2023
Редактура Ники Кеммерен
17:15 10/12/2023