Fas est et ab hoste doceri* —
На этом учатся и звери,
Когда в игре на выживанье
Идёт за смерть соревнованье.
____________
*Учиться нужно и у врага (лат.)
(фас Эст эт Аб хостЭ доцЭри)
____________
И каждый ближе станет к цели,
Когда с улыбкою из щели
Заметен вражеский оскал.
Отряд наш в Сирии стоял,
И в нём работал снайпер Саша,
С большой дистанции на страже
Стоял у дружеских голов.
И денно к выстрелу готов,
И нощно бдивши на дежурствах
Покой на много миль вокруг,
Прицел ротируя по курсу.
У Саши был ближайший друг
Со звучным именем Рамиль,
Из самых коренных татар —
Он ротный вёл автомобиль.
Передней Азии загар
Здесь делал равными друг другу
И местных хлопчиков, и тех,
Кто предпочёл винтовку плугу,
Надеясь обрести успех
В подобии восточной сказки,
Но для воинственных мужчин:
Контракт полгода, без огласки,
И вот, под вертолётный винт
Из самолёта пересадка.
В краю, где войны без конца,
Порой приходится несладко
Для вновь прибывшего юнца.
Но Саша тут обвыкся сразу —
Он переехал из отряда
Бойцов ударного спецназа,
И как нельзя, пришёлся к ряду.
В свободные часы от вышки,
Рамиль, искусный инженер,
Учил его латать покрышки,
И если двигатель помер,
Он знал от одного лишь звука
Куда свою просунуть руку,
Что прокрутить и заменить,
Чтоб вновь цилиндры запустить.
Стал Саша автоодержимым:
Когда с механиком повёлся,
И ремеслом своим любимым
Для крошки хлеба обзавёлся.
На поле бранном что не ворон —
Стервятник, ждущий мертвечины:
Наводчик, на расправу скорый,
Для промедления причины
Не ищет. Ищет только месть
Тому, на ком другие флаги.
И нет иллюзии, что есть
Хоть капля доблести в атаке
Системой залповых ракет.
Нет.
Всё в мире близится к концу.
Конец контракта. И к отцу
И мамочке своей спешил
Наш снайпер-автомобилист.
Начать с нуля он жизнь решил,
Пред ним открылся чистый лист.
Его родня под смех встречала,
Как только берцем на порог
Ступил. А это означало —
Домой вернулся Огонёк.
Ах, да! Его так звали, точно.
Но только те, кто из родни.
И имя это очень сочно
Напоминало всем про дни,
Когда у Саши ни контракта,
Ни даже коренных зубов
Ещё не прорезалось как-то.
В те дни он был всегда таков:
Как ураганчик, бегал дома,
Гостей любил, как только мог.
Его любимой идиома
Была "Зайди на огонёк!"
Гостей встречал в большом экстазе,
И сам охотно к ним ходил.
Своей привычке и в спецназе
Он пару раз не изменил.
Его любили все соседи.
Бывало, завтрак и обед
При изумительной беседе
С ним разделял соседский дед.
А как он нравился старушкам!
В кудряшках светлых голова,
Лицо, тонувшее в веснушках,
О нём рождавшее слова
"Помощник солнышка" и "цветик".
На светло-серые глаза
Дивились взрослые и дети,
Мол, как бы правильно сказать, —
Светлы они, а грели жаром,
Каким бы только карий смог.
И добавляли, что недаром
Зовётся Саша "Огонёк".
За что ни брался бы, с пелёнок,
Он с интересом разбирал.
Любил пузырики от плёнок
И лопал их, когда снимал
Он упаковку вместе с папой
От разных электроустройств.
Одно лишь делал тихой сапой:
Из всех его активных свойств
Ему досталась по наследству
Сенсивность всякой красоты,
И потому, всё своё детство
Он рвал для мамочки цветы
И ей дарил: "Смотри! Красиво!"
Обычно на своём крыльце
Передавал букет, хвастливо
Показывая нос в пыльце.
Любовь. Так звали его маму.
Была полезнейшим врачом.
К ней шёл народ и вредный самый:
Она о долге о святом
Посредством клятвы Гиппократа,
От всей души на сердце взятой,
Заботилась умом и делом,
И в ремесле, на сроке зрелом
Спасла немало жизней в ряд.
К тому же, неофициально
Бандитов шила, говорят,
Не разделяя люд "нормальный"
От "маргинальных" элементов,
За что снискала уваженье
Как "не-" так и интеллигентов.
Клещей таскала, отравленья
Лечила с юмором она.
И как-то пьяному пловцу,
Которого влекли со дна,
Уже синевшему к лицу
Любовь дыхание вернула.
Как жаль, что у того мужчины
Зависимость не утонула.
Была красивою дивчиной
Она: и статна, и стройна,
И ей потворствовали годы:
Была задумана природой
Навроде лучшего вина.
Глазами поделилась с Сашей;
Сначала рыжею была,
Но буде дальше только старше,
И, шутят, Сашу родила, —
И весь огонь ему достался,
И весь веснушковый пигмент.
Когда сыночек разрастался,
Все поняли: сомнений нет,
Что мамин. Папа Стёпа
Не ждал подобного поклёпа
И сетовал на то, что сын
С Любовью схож челом одним,
А руки, ноги и характер,
Мол, чуть ли лично не вложил
Как исполнительный редактор,
И конопатостью грешил
Не на супругу, а на деда,
Что носит рыжые седины.
Степан бывал уступчив где-то,
Но меньше, чем наполовину.
Он был потомственный водитель —
Ладонь на пол-руля КАМАЗа.
Незаменимый, как родитель,
Младенца поместивши сразу
На полторы своих кисти.
И рек: "Любимая, прости!
Я не помощник на пелёнках,
Поскольку убоюсь ребёнка
Своими лапами крутить.
Законны были опасенья:
Такой боится придавить,
Боясь содеять сотрясенье —
То не бортировать колёса
Огромного грузовика.
С дитём на силу нету спроса:
Рука у матери легка.
Степану Саша был отрадой,
Отец сыночку всё прощал,
Но был с ним строгим, там, где надо:
Бывало, Саша получал
Леща отцовского, с любовью,
Не с той Любовью, что с заглавной,
А той, что бьёт по изголовью.
Степан прикладывался славно
Своей массивною заботой.
Зато надолго отбивалась
Дурных затейников охота,
И прыть шкодливая терялась.
А сколько раз озорничал!
То, сухостои поджигая,
Район свой дымом устилал,
Своё прозванье подтверждая.
— Ну кто поджечь бы это мог?
— Конечно, Любин Огонёк,
Он с верным другом детства Колей
Спалил гектар полей за школой.
Весёлый! Что ж, года летели,
А Саша креп, мужал и рос.
Девчонки на него смотрели
Сквозь призму романтичных грёз:
Он хорошел и выправлялся,
И медный отблеск лишь едва
От рыжины его остался,
И всё сильнее шла молва
Что мамин. Как-то, сгоряча
Он попросту ушёл из дому:
Любовь нашла себе врача...
И от Степана, ко другому
Сподвиглась счастие искать.
Ну как такое осуждать?
Известно было всем, что Люба
Насквозь семейная, сугубо
Верна была, как Хатико.
И тем страшнее Рубикон
Казался ей для перехода.
Была загадка для народа
Пошто Степан не угодил.
Иные, мол, что больше сил
С его упёртостью Любовь
Не находила. Выпил кровь —
Ругались сплетники. Решила,
Так пусть идёт. Так всем спокойней —
Несчастным ближе до могилы.
А Саша вырос, и достойней
Его б не воспитал никто.
Свершилось коли — так свершилось.
Она ушла в одном пальто,
Она бежала и спешила
Прожить младою хоть чуть-чуть,
Восторг в свой адрес ощущая.
Рвалась водительская грудь,
Роняя на поверхность чая
А то ли слёзы, то ли кровь,
Сгущая цвет его печально.
Ушла, покинула Любовь,
Любовь покинула буквально.
На мать держа свою обиду,
Он навещал порой отца.
С ним ремонтируя, для виду,
Автополомки без конца.
Деля губительную горесть,
Степану сын помог воспрять,
Но не сознательно, а то есть,
Что может только близость дать,
Когда отец своему сыну
Небезразличен, и к тому ж,
Тянулся сын к его сединам,
И полагал, что этот муж
Во всём являет образец
И идеал для подражанья.
А для отцовских для сердец
Окроме этого признанья
Не вАжны действия, слова.
Еще, глагольствует молва,
Что нету выше вдохновенья
Отцовского, когда виденье
Преследует папаш о том,
Что чем бы сын ни занимался,
Продолжит труд отца потом.
С народной правдой состязался
Пока что Александр юный,
Хоть пал от яблони вблизи.
Но как мы знаем, пыл подспудный
В дамасской пыли и грязи
Обрёл он по заботе друга.
А лет в шестнадцать он признал,
Что в поисках своей супруги
Найдёт заветный идеал,
Что не ушла б, как прежде мама.
Вот так: родители кипят,
А у детей зияет травма,
И страх, что как в мешке котят
Их бросят в полном одиночестве.
И поколения людей
Взрастают на таком пророчестве
Из лишь боязненных идей.
Подружка Сашина, Марина
Была приятной и весёлой.
Спокойный взгляд, немного квёлый
В покое юного мужчину
И равновесии держал.
Он был готов подставить спину,
И взгляд горящий угрожал
Всем тем, кто нарушал картину
Гармонии для этой пары.
Они встречались больше года,
Но у подружки у Тамары
Слова, как через сито воды
Держались в тайне ото всех.
Пронзил район нервозный смех,
Как Огоньку известно стало,
Что тихо клинья подбивала
Марина к Сашиному другу.
Печально. По такому кругу,
Казалось бы, брести всегда.
Но за советами тогда
Наш Саша обратился к папе,
Точней, к его огромной лапе,
Мужски приветствуя, хотя,
Со влажным взглядом, как дитя.
— Мужайся, сын. Займись-ка делом.
Вон, притащи сюда рессору.
Ты что! Не нужно скопом целым!
А по пластине. Что за ссора?
Понятно, что ж. Бывает так.
Но я скажу тебе одно —
Унынье — самый лютый враг.
А людям Господом дано
Забыться в ремесле любимом,
Или заботе о животных.
Коль мы не жалуем скотину,
Подай болтов-ка мне добротных —
Они лежат в бачке с солярой:
Мне нужно картер подтянуть.
Вот мой КАМАЗ: он хоть и старый,
Но я не дам ему уснуть.
Я, скрипу каждому внимая,
Не жду второй за ним намёк,
А сразу всё перебираю.
Ну что, усвоил, Огонёк?
— Усвоил, пап. — отцовский дорог,
Для нас бесценен инструктаж.
Тебе хоть десять, а хоть сорок,
Ни за какие не продашь
Гроши глубокие советы
От генов, родственных тебе:
Пусть между делом шутки где-то
О той раскатанной губе
И пару несуразных вставок:
Но то любовь как есть, отца —
Наказ тяжёл и тугоплавок
При выражении лица,
Отображающем фатальность
И жизненность звучащих слов.
Он до тебя познал реальность,
Он тоже с нею был таков...
А Саша убежал к бабуле
Наташе, папиной мамуле.
Из всех оставшихся людей
Она казалась всех милей.
Отсюда в техникум подался,
Где на машинном факультете
В станкостроение ввязался.
Порой умнее взрослых дети:
Иному "высшее" как повод
По общежитиям кутить.
Но современный прочный довод —
Гуманитариев плодить,
Что прогуляют пол учёбы,
Ни в глаз не видевших конспект,
Поменьше нужно. Лучше чтобы
Всяк методический проспект
В себе держал реальный навык,
И "компетенциям" вразрез
Неизмеримым был: всё дабы
Народ рабочий не исчез.
Обыкновение подростка
Его садило за компьютер.
Ему казалось слишком жёстко
Терять свободные минуты
На покурить и алкоголь,
Чем были сверстники объяты.
Друзей посредственная роль
Была и в том, что непонятны
Ему и дым и перегар, —
У всех людей свои кумиры.
Быть может, детский тот пожар,
Пометив Сашину квартиру,
Отбил стремленье поджигать
Что ни попало, сгоряча.
А сигарету называть
Он стал — "бесовская свеча"!
Смешно, но праведно! Он это
У батюшки по детству слышал.
И к юности своей рассвету
Он чувствовал, что чисто дышит.
Окончив долгую учёбу,
Билет готов был получать
Военный, быть сильнее чтобы
И телом, да и духом стать.
В призыв попал осенний Саша,
Как заурядный выпускник.
Он не припомнит шутки краше,
Чем отчебучил призывник
Напротив двери окулиста,
Руками в стороны махая.
У этого специалиста
Горела лампочка простая,
Впотьмах тестируя глаза
Очередного пациента.
А тот влетел, как стрекоза,
И не дождавшийся момента,
Сам офтальмолог вопрошал:
— Вы кто такой? Куда летите?
— Я моль! Вы лампою манИте,
А я к таким всю жизнь летал!
На удивленье Александру
Тот врач и бровью не повёл
И молвил: "Вам бы к психиатру",
И мотылёк вовсю расцвёл.
Но строги судьи призывные,
И годен будет даже тот,
Кто путал карточки цветные —
Их авиация берёт.
Такие вражью маскировку
Почтут как скучный архаизм,
И распознать объекты ловко
Им помогает дальтонизм.
Равняйсь! Отставить! Смирно! Вольно!
Мужчинам всем на пару лет
Таких команд вполне довольно,
На службе думать — толку нет!
Есть замысел и карта штаба,
И был обещан бы успех
В едином случае: когда бы
Зубов солдатских ото всех
Задача чётко отлетала.
Не всем по нраву? Ну и пусть!
И тем Отчизна обязала
Учить Уставы наизусть,
Где кровью каждый лист впечатан.
Ценнее всех учил Суворов,
Хотя б и странный его норов
Уже противником запятнан,
Но без сомненья можно всё ж
Сказать, что трепетную дрожь
Снискал воюющего мира.
И столь великого кумира
Нам не пристало забывать,
Хоть нынче где-то жгут портреты,
Пытаясь распри разжигать,
Как будто бы управы нету.
Я Вам пожалую секрет:
Славнее наших воинов нет!
Но нет. Баланс не перекошен —
Марс справедлив. А просто брошен
Солдат, что в мире, что в войне.
Но тем могучей он вдвойне:
Пока комфорту враг внимает,
Наш воин ведрами глотает
Плоды высоких назначений.
А лучше б пыли три мешка!
За год армейских приключений
Рассказов будет на века
Про прямоту и про квадратность
Травы, кроватей и сугробов,
Про некую неадекватность
Старшин, сержантов и майоров,
Что заставляли хоронить
Всем батальоном фильтр сигарный,
И, применяя труд ударный,
Бычку могилу долго рыть
Размером метров пять длиною
И шириной, и высотою,
Потом, с глубокой тоскою
Окурку пожелать покоя,
Под марш Шопена a cappella
И раздирающую речь
Поставить караул стеречь
Над сигареты бренным телом.
Таков закон — от праха к праху.
Здесь культ почтения цветёт
На генеральскую папаху,
И благосклонность обретёт
Тот, кто усерден в подготовке
И не создаст другим проблем.
Хотя, успешней всех не ловкий,
А у кого прочнее шлем.
Здоровьем Саша отличался
Отменным, что ни говори.
Из докторов не сомневался
Никто, что с огоньком внутри
Определят такого сразу
В ряды десантного спецназа,
А Александр только рад.
Затем, подсунули контракт:
В патриотическом запале
Большие деньги обещали
И льготы, что для ветерана
Положены. Другие страны
Его немного волновали,
Но не до истовой печали.
И так, он свой исполнил долг
И возвратился на порог
Родного дома, где встречали
Его отец, и с мужем мать.
Пока в него не раз стреляли,
Он обучился и прощать,
И мыслить вовсе хладнокровно.
Поэтому, легко и ровно
Он встретил Любу и врача,
Который, дюже хлопоча,
О скверном нраве памятуя
Степана с мощными руками,
Держал дистанцию большую,
Но всё ж спокоен был. Глазами
Он видел сходство меж супругой
И возмужавшим её сыном,
Что поубавило натуги
И стало первою причиной
Отсутствия любой вражды.
А Саша матери цветы
Нарвал, пока искал маршрутки.
Как в детстве, выбрав незабудки
И колокольчиков три ветки.
Евгений, муж, увидев это,
Оставил в памяти заметку
О том, каким ещё букетом
Жену свою не одарил.
А Саша всех благодарил.
— Пап, на ремонт теперь зови! —
Признавшись ремеслу в любви,
Довёл отца до смеха сын:
— Иди-ка! Тоже обниму я!
Текли сквозь бороду густую
То ль слёзы, то ли керосин.
По службе Саша молчаливым
Как завещали, оказался.
А надо ль мирным и пугливым,
Чтоб он рассказом расплескался
Как он глядел на павших воинов,
Как сам без страха убивал?
С него осталося довольно
Что жив. Ушей он не искал,
Поскольку запах смерти едок,
И, поминая каждый раз
В траншее мёртвого соседа,
Воспоминанья режут глаз
И душу рвут. Покуда можешь —
Забудь войну, не вспоминай.
Терзаний нет для духа строже
Чем те, что вывели за край.
В автосалоне Александр
Нашёл работу без проблем.
Для них он был ценнейший кадр:
Был рад Паруйрович Гурген,
Что в гараже его, под крышей
Большой ремонтной мастерской
Суренчик, Саша, дядя Миша
Своей профессией мирской
Служили целому району
Во благо всех двигателЕй.
Гурген трудился по закону,
И не обманывал людей,
И от того, его учтиво
Все "дядя Гурик" называли.
Он кофе предлагал и чтиво,
Пока клиенты ожидали
Свои от сервиса машины.
Труд настоящего мужчины —
Отремонтировать коня,
Свечным ключом по нём звеня.
Так, Александр стал умелым
Автомехаником. Помог
Немало словом он и делом.
Тем, кто на поприще дорог
Поломан стался, помогал,
Да виртуозно, словно гений,
И оттого его позвал
По-дружески в свой двор Евгений.