- …В ближайшей точке к солнцу, в перигелии, мы и к Богу ближе, - говорил Пал Палыч бродячему псу, приставшему к нему у магазина. – Не веришь?.. И правильно. Ты в божьи планы не входишь. Творец, говорят, только людские души спасает. Ну, те, что по его образу и подобию слеплены. А твоя собачья душа смертна. Жизнь твоя, получается, безнадежна и бессмысленна. Бесполезна твоя жизнь! Понимаешь?..
На улице лютовал мороз. Хрустящий наст на асфальте звонко рапортовал под подошвами о конце последней декады года.
Пал Палыч приостановился и посмотрел псу прямо в глаза. Собачий взгляд говорил о полном понимании сказанного и даже некотором сожалении по этому поводу: но ничего, мол, теперь не исправить, а жрать всё равно хочется, да тут ещё и мороз зачем-то, и тёплый подвал прикрыли, а во дворе у «Пятерочки» - целая стая пришлых с брошенных дач псов во-о-от с такими клыками! Поэтому, двуногий, имей совесть, не лай попусту, а доставай из рюкзака фуэт, который на пол-улицы пахнет.
Палыч, в валенках и финской куртке на гагачьем пуху, присел перед псом на корточки. Мысленный разговор продолжился.
- Ну, глаза глазами, положим, и умные, а колбаса дорогая. Не по твоим, кобелячьим, зубам.
- По твоим, что ли? У тебя уже и половины зубов нет, а всё на сыровяленную тянет. Зачем она тебе? Помусолишь кусочек, вкуса не разобрав, да проглотишь. Ни тебе жевка, ни клацанья, ни работы мужскими желваками. Так себе – обсос и заглот. Лакать ещё научись и на кашку переходи, развалина старая.
- Не стыдно тебе, кобелина, такие слова пожилому человеку говорить? Кто ты есть? Тварь подзаборная! А я божий избранник, моей бессмертной душе суждено еще жизнь вечную доживать, познать благодать и справедливость божественного мироустройства, его красоту и великолепие! Тайну великую открыть и почивать в гармонии и блаженстве!
- Брешешь! Не веришь ты ни во что! Верил бы, молился о спасении, искушений чурался, в заботах о братьях меньших и падших дни влачил… А у самого фуэт за спиной и четвертинка в кармане. Думаешь, она не пахнет? Ошибаешься, любезный. От тебя за квартал грехами несёт!
- Это для гостей. Я сам не пью. Вдруг под Новый год гости придут…
- Кому ты нужен?.. Что с тебя взять?.. Ни щенков у тебя, ни сучек, ни кобелей молодых не осталось. Не то что выпить, побрехать-то не с кем! Так, отсидишь праздник в тёплой конуре под весёлые картинки из телевизора, хлопнешь стопарик под солёный огурчик, да и уснёшь без молитвы… Зачем тебе фуэт?
- Ты, пёс, не понимаешь… Ты от подачки до подачки живёшь, а мы, божьи избранники, от праздника до праздника. У нас весь календарь на год вперёд расписан: когда петь и радоваться, когда плакать и поминать, когда ёлку наряжать, а когда яйца красить. И то, что ко мне никто не придёт, это праздник не отменяет. Я как бы вместе со всеми в этот день, где бы они ни были. Общность у нас людская, не собачья…
- Зато сытая собака ни при каком морозе не замёрзнет! Безо всякой вашей котельной и пластиковых окон. Найдет себе угол, чтобы не так дуло, свернётся калачиком, и – дай дороги здоровому сну!.. А вы-то… - пёс чихнул, как сплюнул, Палычу под ноги, - изнежились… Праздники им подавай!.. Тут без праздников проснёшься иногда утром живым в подворотне и жизни так обрадуешься, что мышца в хвосте от мотания заболит… А ты мне: общность!.. Да сдохнешь ты один в своей тёплой конуре и будешь лежать, пока не завоняешь. Опять же соседям неприятность, детям забота, толку никакого… А меня, как окочурюсь, хоть вороны расклюют, хоть крысы растащат, всё польза кому-то… Ферштейн?.. Неправильная твоя философия. Собака, получается, к Богу ближе. Она в круговороте божьего мира участвует, а человек этому круговороту палки в колёса втыкает. И жизнь ваша вечная в наказание вам дана, а не в радость. Не узнаете вы ничего. И вечно этим мучиться будете! Таков Божественный расклад: как в преферансе «чистый мизер», нет у вас ни одной взятки, с какой карты и с какой руки не ходи!.. Ты в «преф»-то играешь?
Пал Палыч распрямил затёкшие ноги, привстал с корточек и оглянулся вокруг. Нет, люди выходили из магазина и заходили в магазин за продуктами, никто из прохожих подслушать их с собакой разговор не мог, как не мог и прокомментировать рассуждения пса. Он прощупал и взвесил четвертинку в кармане. Та оказалась цела. Пёс проследил за рукой Пал Палыча и поёжился от холода:
- Играешь, значит… Так вот: мы с Богом у вас партнёры по игре. Вы, люди, думаете, что, отдавшись, выиграли. А мы-то знаем, что тогда все взятки наши. Какими бы вы себя победителями ни чувствовали. Ну, запишем вам десятку в пулю, подумаешь, это ведь на бумаге, всего лишь очки по договорённости. А на самом деле Боженька может и девятерной без прикупа, и десятерной с прикупом ваш мизер перебить. В конце концов он один всегда карты сдаёт, и он один ведает, кому что сдал… Так что доставай фуэт, сегодня не твой день.
Палыч, ещё раз оглянувшись, позвал пса за угол у магазина. Спрятавшись там от морозного ветра и от прохожих, он снял с плеч рюкзак и вынул из него колбасу. Осторожный пёс молча, внимательно наблюдал за его действиями, присев метров в трёх от него, и при появлении фуэта ни ухом, ни носом не повёл в сторону еды. Палыч усмехнулся:
- Ишь ты, гордый какой! Из рук не возьмёшь?
Пёс взглянул Палычу в глаза:
- За дурака меня держишь?.. Я тебе такого наговорил, за это не один пинок под живот получить можно!.. Плавали, знаем… Отломи кусочек, брось на безопасное расстояние, я подберу, не побрезгую… Жалко, что ли?.. И сам глотни из чекушечки за компанию, закуси. Оно ведь только для здоровья. Вон какой мороз! Бог простит…
- Думаешь?.. – Палыч засомневался в искренности хитрого пса. – Может, и тебе плеснуть?
- Ты думаешь, я не пробовал?! – пёс потряс головой. – Если бы летом, на помойке, согласился бы ещё… А зимой, в мороз, да ещё тут, где мальчишек полно – вон школа рядом – нет уж, уволь… Придушат ненароком спящего!
- На тебя так водка влияет? – с интересом спрашивал Палыч, доставая чекушку.
- Расслабляюсь я от неё. Лизаться кидаюсь к людям, в ногах у них валяюсь с благодарностью за свою жизнь, чушь всякую порю… Жалко мне вас становится, людей. Живёте во лжи, мрёте во лжи, убиваете и друг друга, и животных, и растения… Землю у себя под ногами гробите!.. Бессовестные вы! И глупые!.. Придумали себе отговорку о грехе и на Бога всё валите!.. А на самом деле обыкновенные паразиты вы, как комары, клопы или блохи какие-нибудь… Ты выпей, старик, выпей! И это… колбаски мне брось кусочек, не забудь…
Палыч так и сделал. Пёс, не торопясь, подобрал кусок. Прикрыв глаза, подержал духовитый шмат во рту, надкусил пару раз и проглотил быстро, незаметно, переместив удовольствие по сухому пищеводу в пустой желудок. Палыч глотнул из горлышка русской водки и воткнул передние зубы в вязкую ткань мёртвого испанского кабана, приправленного чесноком и перцем. Кое-как прожевав остатками зубов откушенное, он сказал:
- Ну и как теперь жить?.. Как тебя?
- Фердинанд, - скромно ответил пёс.
- Как жить, Фердя?.. Ты вот по-своему, по-собачьи, рассуди: и зачем меня мать родила? Ну ведь ничегошеньки в жизни не сделал, столько лет зря прожил, ни вспомнить нечего, ни забыть! Что же, и всё на этом, получается?
Палыч бросил Фердинанду ещё колбаски, не забыв сделать и сам глоток.
Пёс проглотил подачку, не жуя, и ответил:
- Да. Выходит, что так… Но ты не сильно расстраивайся. Ты мог быть задуман Богом как передаточное звено между поколениями. Скажем, прапраправнуку твоему, наконец, удастся доказать какую-нибудь великую теорему, типа Ферма, лет через триста, и ты к этому будешь иметь какое-то отношение, хотя о самом тебе непременно забудут. И всем будет по хрену, кто ты. А тебе самому уже давно будет всё по хрену. Да и современникам твоего потомка, собственно, будет уже конкретно насрать на саму эту теорему, не имеющую ни прежде, ни сейчас никакого практического применения в нашей, собачьей, жизни. Так что нужно привыкнуть к тому, что ты не звено в цепи, а скорее та пустота в звене, что придаёт цепному кольцу форму звена…
Палыч сделал ещё глоток и бросил псу кусочек фуэта. Достал трубочку, закурил. На морозе дым получался гуще, объёмней, разноплановее, что ли, он то зависал горизонтально, то устремлялся в невидимую трубу за угол магазина, будто сбегал от зазевавшегося хозяина к своим друзьям: выхлопам от прогревающихся машин на стоянке.
- Да-да, - оживился пёс, проглотив кусок. – Бывшие цепные псы не раз мне об этом рассказывали. Вера она как цепь. Водит, не отпускает тебя с орбиты вокруг столба-светила. И ты эту веру всю жизнь за собой волочишь и на столб наматываешь. А цепь всё короче и короче. Вера всё привычней. И в этот твой перигелий уже начинаешь носом тыкаться, укоротив свободу движения до нуля и якобы познав Бога и Божью истину, ан – нет!..
- Что «нет»?! – вздрогнул от громкого лая Фердинанда Палыч.
- Прости, не хотел, вырвалось… - извинился пёс, немного смутившись. – Потому «нет», что вам, людям, свойственно самих себя и других сажать на цепь. И правильно. Вам свобода вредна. У вас если одного с цепи спустить, он всех привязанных перегрызёт.
- А у собак не так?
- Я тебе о вере говорю, старик! О вашей вере!.. Ну, вот кто тебе сказал, что у собак нет души? И нет им входа в царствие небесное? А?.. Ещё в Греции киники, то бишь «псы», проповедовали полную личную свободу, естественность поведения и презрение к большинству нужд и потребностей. Для них бродячая собака была образцом и примером! Что тебе Диоген не авторитет, что ли? А ведь именно у них, у киников, не любовь первою была, а добродетель. Труд есть благо, слыхал?.. И далось тебе это христианство со своею любовью!
- Христос есть Любовь! – мечтательно прошептал Палыч и сделал последний глоток из чекушки. – А от работы кони дохнут… Нет, я не против, может у тебя и есть собачья душа. Только вот куда ты с ней сунешься после смерти, Фердинанд?
- Я опять в человека реинкарнироваться хочу. Причём, сразу в пожилого человека. Лет на десять собачьих, не больше. Так от семидесяти до восьмидесяти лет примерно. Чтобы все эти любови мне даже в воспоминаниях не снились, а только бы добродетели. Сплошные добродетели!..
***
- Дедушка, вам плохо? Что с вами, дедушка? – мальчик толкал в плечо прикорнувшего у стены магазина Палыча. На поводке он держал пса, сеттера, с умными и грустными глазами, весьма похожего на Фердинанда из недавнего видения.
Палыч шире открыл глаза и улыбнулся, глядя на них.
- Нет, внучок, - сказал Палыч, разгибая колени и с трудом поднимаясь вдоль холодной кирпичной стены. – Мне не плохо. Одиноко мне… А это твой пёсик?
- Бабушкин. Она в магазин пошла и долго уже не выходит. Только туда с собакой не пускают. Вы не побудете с ним, а я пока бабушку позову?
- Так привязал бы его пока к дереву и за бабушкой сходил.
- Он не любит на привязи. Лает на прохожих. А они ругаются… Вы погуляйте с ним тут, рядом. Он послушный. Я быстро!
Не дождавшись ответа, мальчик сунул в руки Палыча поводок и убежал. Сеттер дернулся было за мальчиком, но, почувствовав натяжение на привязи, недовольно оглянулся и зарычал.
- Ничего, ничего, Фердя… В следующий раз у тебя получится… У меня это не первый микроинсульт. И не последний…
Проходя мимо витрин расцвеченного мерцающими огнями магазина, он выбросил в урну пустую чекушку из-под водки и вспомнил, как новая свеча зажигается на Новый год от догорающей, подобно новому сознанию при реинкарнации от предыдущего сознания, и душа плавно перетекает не в мир иной, а в другое тело. И продолжает жить, собачьей ли, человеческой ли жизнью…
И непонятно было в помутневшем сознании Палыча, кто из них с Фердинандом держит другого на поводке.