когда деревья большими
были,
и табуретки спина,
как сцена,
седыми – зимы, а сказки – былью,
коробка с полки – сезам
бесценный,
под пожелтевшей за год
газетой
скрывались мира всего
богатства,
сверкали гранями
самоцветы
чьего, не ведомо мне,
но царства.
тонули руки в его
глубинах,
что веселее игры
"на ощупь"?
кольнёт ли шишка
под серпантином,
или сосулька, чей нос
потоньше?
не так-то просто мне, вредной,
сдаться,
всех домочадцев оставлю
"с носом",
и долог день мой к ночным
"двенадцать",
и можно ночью не спать,
как взрослым.
...стеклярус тихо звенел
и вился
во всю длину небольшого
зала,
нет, он не путался, он
струился,
и всех сокровищ мне было
мало.
под миллионом лесных
иголок
я ощущала себя
богатой,
кичилась царским убранством
ёлка,
тепло вздыхала под ёлкой
вата.
гирлянд весёлые
человечки
по стенам брызгами
разбегались
и жили в детстве моем
беспечном,
и не сгорали,
и не кончались.
...ещё сшиваться моей
короне
с "брильянтом" в центре рукою
папы
/точь-в-точь снегуркиного
фасона/,
и маме куклу под ёлку
прятать.
бенгальских брызг золотые
нимбы,
сны – в конфетти и в цветной
горошек,
...вернуть сезам тот любви,
открыть бы...
кого просить мне?
кто это может?
Картина художника Петра Козлова " Старые игрушки",2004