я стою у входа в храм,
или выхода, если угодно.
На меня старушки крестятся,
и не токмо лишь старушки.
В горле — чёрная краюшка
кофе после недосыпа,
или, может, недосна,
или просто после бодрствования.
Она крошится, я
поначалу глухо, с гудом
монотонным, позже громче
прочищаю горло, позже
кряканьем безумным
утки на обледеневшем,
кажется, впервые
Обводном оглашаю Купчино.
Мимо, всё мимо: инерция
тлена и твой этот
партизанский
освободительный тоталитаризм.