Исходя из здравого смысла,
как и принято в случаях долгого ожидания,
цифрами становятся просто числа,
а воспоминания делаются недосягаемыми.
Когда, в памяти подражая друг другу,
близкие становятся близнецами
и единственным из всех отсутствующих вокру,
неузнаваемым является циферблат с часами.
Когда нет любимой и нет весточки от неё,
то день и недели превращаются в вечность,
а когда возникают другие женщины из небытия,
то одна из них — мама, а другая — нежность.
Это — слепок дождя, отзвук серого цвета,
я, как пёс — точно кость, охраняющий паузу,
сутки, двое, моё одиночество без привета,
но глаза мои не находят ничего, лишь тишину.
Всё вне стихов — молчание,
в обыденных словах,
как тайна покаяния,
всё — разговор в мозгах.
Вне этой тишины быть живым —
равносильно наготе,
или молчанию с немым —
в безмолвной пустоте.
Поэзия там — вне стихов,
точнее свет, который остаётся —
от них лишь набором слов,
который вышел и может, не вернётся.
Так собирается пространство,
ёжась от значения,
различных мыслей во снах и царстве,
как только наступает пробуждение.
Врата алтарные сошлись.
Свет поник, Роман в стихах окончен.
Аплодисментов стая не взметнулась ввысь,
исход сочувствующих сосредоточен.
Притих творец и аферист,
изношены подошвы смиренного скитальца,
успели мысли смыслом быть.
Всё кончено — конец и отпечатки пальцев,
не пролистают больше сборники стихов,
даже если — весело, и танцы, и триумф.
Кровосмешение — пауза без слов.
И будто бы — один язык на всех и слух.
Детали присутствуют в беседе.
В бездонном сосуде последняя капля покидает дух,
душа беснуется от страха в бреде.
Начало столетия, разорван барабан, огонь потух.
Где он останется? Там, где цветут мандарины,
в чужом местечке, как и его создатель — дом,
в стране чудес, где дышат горы Апеннины.
Там есть дворец, там дети, там — венок и трон.
Если смотреть на просвет,
то где-нибудь, через сотню лет
закончится путь и в ответ —
тебя уже нет.
Если это было вчера,
когда история пометила случай,
а внезапная смерть — это игра,
доля судьбы, её участь.
Все свидетели,
если смотреть в рапиде,
точнее зрители,
вспомнят тебя в каком-то виде.
Тогда кто-то, уже без сил произнесёт твои строчки,
будто бы это не смерть,
на мгновение, продлевая отсрочку, поставила точку,
а приоткрыла в белую комнату дверь.
Вот, что в жизни, до неприличия, неудобно,
звенят позвонками похороны,
обличая посмертную маску подробно
и кружат над всем этим чёрные вороны.