Хождение по ... нервам
Глава двадцать вторая повести ПЕРЕКРЁСТКИ
– Стой! – Куда прёшь?! – Пся крев! – Послышался громкий голос – он и разбудил Абдулкерима. В этот момент возница пустил лошадей в галоп! Абдулкерима окончательно покинул сон и он, пренебрегая неудобством деревянной ноги опустил балдахин кареты. Увидел – за ними гонятся три всадника. Один всадник с шашкой наголо! – И он явно опережал двух других. – Знать, у тех лошади были хуже.
Возница стегал лошадей, выкрикивал для них, только ему и его лошадям понятные команды, но расстояние между каретой и авангардным конём преследователей уменьшалось. Он обернулся и крикнул – Господин есаул – Беда! – Банда!
Абдулкерим положил руку на кобуру нагана, потом передумал и поднял с пола кареты свой карабин. Загнал патрон в патронник и выстрелил вверх. Всадник преследующий карету, уже был метрах в пятидесяти от преследуемой кареты. Лошадь стала на дыбы, на пять секунд задержалась и вновь пустилась в погоню. Над Абдулкеримом просвистела пуля. Выстрела он не услышал. Это ему развязало руки. Здесь в тылу, на мирных дорогах оказывается игра шла в орлянку на жизнь и смерть! – Он подумал – «итоги войны!» и выстрелил прицельно. Лошадь заржала и рухнула! Седок перелетел через лошадь, но тут же быстро вскочил и склонился над лошадью. Лошадь с трудом встала, но,явно, передняя правая нога у неё была раненая. Она её подняла. К езде она уже была неспособна.
Секунд через сорок подскакали остальные два верховые и тут же спешились. Седок из раненой лошади, что-то жестикулировал и показывал на удаляющуюся карету. Но карета уже была далеко и преследовать её явно никто не хотел. Возница перешёл на рысь, а потом на медленный шаг, вознаграждая лошадей за удачное бегство.
К заходу солнца Абдулкерим был во дворе деда Грыцька. Дворовые деда Грыцька предупредили о приезде гостя и хозяин вышел встретить. Ни его деревянной ноге, ни чёрной повязке глаза он не удивился. Удивился лишь тому, что тот остался живой.
– Рад тебя видеть, рад! – Старуха вареники с творогом сварила … заходи будем ужинать. – радостно сказал он.
Абдулкерим чувствовал, что долго здесь ему гостить не придётся, поэтому карету, на которой приехал – не отпустил. Прожил у деда Грыцька три дня, чувствовал его радостное гостеприимство, щедрое хлебосольство, но чего то ему не хватало! И он спрашивал сам себя – зачем сюда приехал? – На четвёртый день нашёл ответ! – Во дворе, как он видел и раньше, сидела за грубо срубленным столиком дочь деда Грыцька со шприцом, а вокруг её толпилось штук двадцать овец. Абдулкерим подошёл с костылём и стал сзади овец, венчая стадо. Девушка молниеносно прорезала его взглядом и без никаких эмоций продолжала своё дело. Абдулкерим терпеливо ждал и подошёл последним.
– Господин Есаул, сегодня я лечила овец. Завтра я буду лечить баранов, так что подходите завтра. – Он выдержал её издевательский тон и коротко сказал –
– Хорошо …
На следующий день он подошёл, когда животных уже не было и молча остановился.
– Господин есаул, к сожалению вы опоздали … вакцина кончилась … для вас кончилась! – Он хотел молча отойти – она его остановила. – Прошло больше года! Если у вас не отшибло память, то вспомните, как я стояла перед вашим конём на коленях и умоляла вас вернуться. Умоляла остаться целым и невредимым, потому, что у нас была знаковая ночь! И я понесла от вас! Но вы меня убедили, что у вас долг и вы должны отдать его! И вы свой долг, я так полагаю, отдали, оставшись нищим! Вы отдали свой глаз и свою ногу – это и был ваш долг, господин есаул? Не так ли? – Сейчас, какое бы богатство не было у вас – вы вечно нищий! Таким и умрёте!.. Вечно нищим!
Я родила вашего сына. Ему четыре месяца, но вы его не увидите! И не увидите никогда! Другого мужчину он будет считать отцом своим! – Это уже есть мой долг!.. Господин есаул, и я его вам вернула!.. Вернула, чтоб он не грыз по ночам мою душу! Прощайте! –
У него потемнело в глазах и он машинально схватил эфес палаша. Она улыбнулась и встала, как бы подставляя себя! Ему стало стыдно и он попытался встать перед ней на колени, как и она когда то, но подвернулся своей деревяшкой и упал. Она позвала рабочих, попросила поднять господина есаула, повернулась и ушла …
Абдулкерим уже через час в нанятой им карете мчался, удаляясь от хутора деда Грыцька и у него первый раз, за всю сознательную жизнь,текли из оставшегося глаза слёзы … Текли слёзы у гордого кабардинца!
Он так и не узнает, что дочь деда Грыцька кусала себе пальцы и через три часа после его уезда, села на того же белого жеребца и пустилась за ним вдогонку. Ах, если б он остановился! Но возница гнал галопом отдохнувших коней! Она проскакала часа три, и обвинив себя в слабости, умчалась обратно проглатывая тоже текущие очень солёные слёзы! Может быть, даст Бог, и мы о ней ещё услышим …
Абдулкерим, ехал в селение, где он оставил своего кабардинца, для улучшения породы лошадей. Это селение он хорошо помнил и заехал сразу к женщине во дворе которой он провёл несколько ночей, а уезжая подарил ей через старосту венгерские золотые флорины.
– Как вы изменились, господин есаул, как вас изуродовала проклятая война! Как мне жаль вас! Я, как знала, что вы приедете и не истратила ни оного флорина! Сейчас я верну вам ваши деньги!
– Милая женщина! Это ваши деньги! Вы их заработали и я оставил их от чистого сердца! Возвращать не нужно – не обижайте меня!
– Я их не заработала! – Меня тоже обижать не нужно! А они вам, учитывая ваше теперешнее состояния, будут нужней … Можете зайти в дом. Сын будет рад. Я сварила картошку, можно поесть её с кислым молоком. Небось проголодались. –
Абдулкерим заметил, что у неё исчезла нежность, а появилась жалость. Так жалеют заболевших животных. Он помнил свой уезд и совет старосты – «Уцелеешь – возвращайся. Прекрасная женщина будет ждать тебя ...». И он только сейчас понял свою ущербность … свою ненужность ... и такая злость появилась в его душе! – Но он пока не определил к кому. Хотелось вытащить из ножен палаш и рубить всё! Карету, что его привезла именно сюда, лошадей запряжённых в карету и всё подряд! Эту милую когда-то, и так изменившуюся к нему женщину, старосту села, если увидит его!!! Он отвернулся, наклонился над каретой и опять его задушили слёзы … но на сей раз он сдержал их, и оправившись сказал –
– Большое спасибо, мы с ямщиком перекусим в дорожной харчевне. Я приехал за своим жеребцом … если можно пошлите мальчика за старостой.
– Ну, как вам будет угодно … а за старостой я пойду сама … он живёт через три дома. – И она ушла.
Через два часа староста уже обнимал его и расхваливал –
– Вот какой ты герой ! Выжил значит!.. Значит не погиб! Ну молодец! – Во всех случаях твои близкие будут рады! Я уверен! Скорей нужно добираться до них! –
Следом за старостой привели и жеребца. Увидев Абдулкерима, он волновался! Абдулкерим пришкандыбал к нему и обнял за шею. Жеребец тихонько заржал и на глазах у него появились слёзы … Абдулкерима это тоже взволновало. Староста сказал –
– Понимаешь, один глаз это терпимо, но если бы ты ковылял на двух, я бы тебя просил остаться в деревне. А так – какой ты работник? – И не обижайся! А твой жеребец поработал здорово! Уже сорок жеребят бегают за кобылами. Есть и жеребчики, вот мы их и оставим на развод. – Может на день останешься? – Выпьем … повспоминаем прошлое …
– Нет, я поеду …
– Ну, как знаешь …
Абдулкерим не стал дожидаться хозяйку, Приторочили жеребца к карете и ухали. Да оно так и проще. Без лишних волнений и обид. Но, любимый жеребец остался цел. Хорошо, что не взял его на войну!
Сейчас он держал путь во Львов, чтоб заехать к знакомому сапожнику – львовскому жиду Семёну. Там, с его помощью, он думал переделать стремя для правой ноги, что сейчас представляла обыкновенную цилиндрическую деревяшку. Добрались до Львова на следующее утро.
На окраине города остановились, чтоб перевести дух, засыпать корм лошадям, да и самим подремать пару часиков. Здесь же договорились с ямщиком, что он довезёт Абдулкерима до самого Ростова и дальше. Ямщик получил хороший аванс и был доволен. Тем более он был наслышан о донском хлебосольстве и наверно имел особые планы на дальнейшую свою жизнь.
Сапожника Семёна Абдукерим застал, как и раньше за своим верстачком, между рваных сапог и ботинок.
– Ой, добрый день, добрый день! Как приятно видеть в моей чоботарне доброго человека! Но, я что то вас не припоминаю … совсем запамятовал ... да еще моя Адочка, жена моя, приболела – кашляет и кашляет бедняжка … не дай Господь – чахотка! – Так у вас что – чоботы, или черевыкы? –
Не успел Абдулкерим открыт рот, как в мастерскую зашла краснолицая и пышногрудая, жаждущая красивой жизни «чахоточная» Адочка!
– О, Семён, ты гляди кого к нам занесло! Только почему то с костылем и перевязанным глазом!
– Адочка, ты же знаешь, что война идёт! Сейчас все будут без одной ноги и с одним глазом, бедным жидам на беду, шайтан бы их взял!
– Почему на беду? – спросила Ада.
– Ты что, Адочка, не понимаешь? – Теперь они будут приносить только один черевык, чтоб полагодыть, вместо двух! – Гешефт в два раза меньше!
– Семён, пока ты там копаешься в своих шкуратках, я приглашу гостя наверх. Пока и Сонечка дома …
– Ты что, Адочка хочешь нашу Соню пристроить к этому калеке. Ты думаешь я не узнал его, кавказца гордого. Ну раз ты так хочешь …
– Ты что говоришь, Семён? Наша Сонечка уже пристроенная. Ты что не видел – она встречается с солидным мужчиной, приехавшим из самой Варшавы?
– Так это она встречается?! Ну, слава Всевышнему! А то я думал грешным делом, что он к тебе зачастил!
– Ты что такое говоришь при госте? Что гость обо мне может подумать? – Ты представляешь последствия?
Наверно они долго бы выясняли суть дела, но Абдулкерим счёл нужным вмешаться и зарубить этот цирк. –
– Семён, я к тебе по делу. Мне нужно сварганить седло и стремя особое ... под правую ногу. Под мою деревяшку.
– Ладно, есаул,поднимайся с Адой наверх, а я здесь разберусь и тоже поднимусь. Обедать будем. Там и порешаем.
Бог послал им, как сказала Ада, кашерную пищу. Довольно обильную. В разгар обеда зашла Сонечка, покрутила носиком. Ада сказала –
– Сонечка, ты помнишь этого доброго человека? Ты на него, Божьим делом, ещё имела виды! Но сейчас он без глаза и без ноги … Мне жаль его, но ни одна хорошенькая жидовочка …
– Мама, о чём вы говорите?! Если вы ещё лет пять будете перебирать харчами и не выдадите меня замуж … то …
– Так ты что хочешь, чтоб он сейчас тебя посватал? –
Адочка ты же говорила, что у Сонечки есть кавалер? – К кому тогда тот господин приходит?
– Сеня, ты что хочешь, чтоб мы перед гостем обсуждали свои семейные и такие интимные дела … – Семён насупился. Абдулкерим вновь вмешался в разговор и вспомнил о своём деле.
– Всё будет в полном порядке – сказал Семён – понадобится лишь два дня и всего делов то. – Ваши деньги – наш товар.
– Господин есаул, мы вас никуда не отпустим – сказала Ада – сколько нужно – столько и будете жить у нас. Я же помню – вы были самый дорогой гость. Не могу я вас отпустить в приезжий дом … там обдерут как липку. А вашего возницу мы поселим на первом этаже в чулане. Мышей там нет! А я уже увидела, что молодая жидовочка из соседнего дома на него пялила сво баньки! Ну, молодёжь пошла – ни стыда, ни совести … Я же помню в наше время …
– Ага, мамочка, а то я не помню как соседка рассказывала, как вы с ней выцарапали глаза за нашего папочку!
– Так тож за папочку!.. Я её жидовские патлы тогда вырвала! – До сих пор рассказывает!
Через два дня все вопросы были решены и Абдулкерим, пока не посватавши Соню, уехал. Он уехал к другому своему приятелю тоже Грыцьку, у которого оставил три лошади и в банк положил некоторые свои сбережения.
– В собственной карете, что ли приехал? – Встретил его вопросом Грыцько.
– Арендованная. Как там мои лошадки поживают? Дай я на них посмотрю – ответил Абдулкерим, слезая при помощи костыля из кареты. В это время он и обнаружил в уголочке на сиденье узелок с золотыми флоринами! – «Вернула, всё таки» – подумал он. На одном конце узелка было написано латинскими буквами: «Люжбита» – «Вот как её, оказывается звали»!
– Что ты там рассматриваешь? – Спросил Грыцько. – Может тебе помочь сойти? – Я вижу ты геройствовал! – Отдал свои долги – так сказать! – Так, ведь, ты говорил!.. Ты что, дурак, не мог свой долг отдать деньгами? – Дал бы телеграмму, я бы тебе прислал!.. Недостающую сумму!
– Не юродствуй! – Мне и так тошно!
– Да вижу, что тошно! – Сейчас свою дочь отошлю к её тётке, а потом приглашу тебя в дом!
– Знаешь, Грыцько, я и в карете могу пережить время, пока из банка не получу свои деньги. Так что ты сильно не переживай!
– А что мне теперь переживать?! Конфигурация изменилась. Хотел я видеть тебя своим зятем, а теперь не желаю своим внукам такого батю. Уж прости! – Жизнь – есть жизнь! – На моих косогорах пахать нужно!
– А я и не напрашивался к тебе в зятья! Ты что не помнишь?
– Помню, помню! – Я тогда хотел тебя видеть зятем … а вот сейчас не хочу. Есть разница в подходе к проблеме?
В это время подошла дочь Грыцька.
– А тебя сюда не звали! Поезжай к тётке! – В сердцах сказал её отец.
– Я поеду. Но я хочу вместе с вами отобедать. Я помню этого гостя. Я и сейчас рада ему, но … как гостью. Пусть приезжает в наши края. Мы с будущим мужем будем ему рады. – Грыцько многозначительно посмотрел на Абдулкерима. Его взгляд сказал всё!
Есаул в доме Грыцька провел три дня. Дом Грыцька для него был довольно хлебосольным, но холодок чувствовался. Не сбылись заветные мечты хозяина дома! Слишком большие и чувствительные долги отдал его предполагаемый зять, ничего не оставив для будущего его обширного дома! Хозяин, к сожалению, не знал, что уже недалёкое будущее лишит его всего, что он имел.
Грыцько переоборудовал карету, арендованную Абдулкеримом, так, чтоб он смог запрягать в неё щесть лошадей – по три в два ряда, и на четвёртый день рано- утром есаул пустился в обратный путь – уже домой! Появилась и дочь Грыцька. Она обняла его, поцеловала в не изуродованную щеку и сказала –
– Бог милостив! Надейся на него! – Вытерла скупую слезу и ушла.
– Пошёл! – Скомандовал Абдулкерим, ямщик чуть тронул вожжи и шестёрка лошадей понеслась в галоп!
Проплывали мимо леса и поляны, равнины и косогоры, земли заросшие бурьяном и обработанные поля! Где-то ещё собирали урожай, и добрые люди, видя мчавшуюся карету махали им рукой, иногда прикладывали руку к сердцу. «Вот какие бои нужны живущим под Солнцем!» – Думал Абдулкерим. А потом спохватывался! – Всю свою сознательную жизнь провёл он на лошади и с шашкой на боку! – Имеет ли он право так думать?! – А может и имеет, глядя на своё изуродованное лицо и деревяшку вместо ноги!
Города мелькающие по пути не давали глубоко задуматься – и то хорошо! Ровно, Житомир, Киев, Полтава, Краматорск, Ростов, Армавир, Пятигорск Нальчик – почти дома! – Путь занял три недели … Для шестерки лошадей карета была как пёрышко!
В Нальчике Абдулкерим задержался на три дня, чтобы купить подарки домочадцам. Считай, больше двух лет он не был дома и кто там остался он точно не знал. Были два брата, две сестры, мать, и отец – Полковник Терского Казачьего Войска. Купил подарки всем!
Его родной аул назывался Малка. Но там он никого не застал. Соседи рассказали, что после смерти отца и старшего брата, семья перебралась в Нижний Баскан. Отец погиб в какой-т о междоусобной стычке, а старший брат в обыкновенной драке. Это известие очень его опечалило. И он решил ещё провести один день в Нальчике.
С ямщиком и его каретой он рассчитался в Малке. Ямщик помог ему взобраться в седло. Абдулкерим перегрузил все пожитки на вьючную лошадь и верхом, приторочив к седлу костыль, направился в Нижний Баскан. Всю дорогу шли лошади шагом. Не торопился. Нужно было привыкнуть к создавшемуся положению. Кругом он видел запустение и жалкие кабардинские сакли! Иногда возникала мысль, для того ли его отец полковник служил в казацких объединениях, и для того ли он отдал свой глаз и ногу.
Несколько мальчишек аула сопровождали его как небывалую диковинку – На одной лошади едет, а три идут рядом. Старика, что стоял у покосившегося плетня он спросил где сейчас поселилась семья полковника Бабукова?
– Семья то неболшая – ответил старик – живёт старая Азиза с дочкой Кульджан, тоже уже не молодой. Вот так прямо поедешь и пятая сакля после моей и будет их гнездо. А ты кто будешь то?
– Родственник – Ответил Абдулкерим и чуть тронул лошадь шпорой.
Отсчитал пятую саклю. Забор перекошенный из каких-то прутьев. Ворот нет. Вход свободный. Сакля низенькая, окошки почти у самой земли. Стены ободранные. Дверь в сени полуоткрытая. Из дымохода, венчаемым старым ведром, идёт дымок. По запаху – в очаге горит, или тлеет кизяк. Во дворе две овцы, уставившиеся на лошадей и три курицы. Абулкерим заехал, хотел привязать лошадей к столбику но он шатался.
Вышла старая женщина вся в чёрном. Лицо в морщинах. Из под платка выглядывает прядь седых волос. Закрылась ладонью от ещё светлого неба и всмотрелась. Смотрела долго. Потом сказала –
– Это ты сынок? Приехал таки … уже не ждали … уже ничего не ждали – и безразлично – может зайдёшь в саклю?
– Мама, я на совсем приехал …
– На совсем? – Переспросила она, уже ничего не веря. – На совсем значит ...
На шум вышла сестра Кульджан. Всмотрелась, не сразу узнавая, и бросилась брату на шею! Слёзы сдавили её грудь. Слёзы текли по есаульской форме брата, сердце готово было вылететь и такие же седые волосы как у матери рассыпались по её чёрному поношенному старому её платью.
– Ладно, родная, не плачь, будем привыкать – Все втроём зашли в саклю.