Перед прошлой смертью — я помню твои глаза,
Я во всех их искала: во всяких пещерках пляжа,
Между водорослей зеленых и бальных зал,
Маскарадов их, через зрелища и их сажи.
Через ход коры всех деревьев на почве леса,
По корням в Ады, через них и еще поглубже.
Тот, кто видел край и вьюнки островов небесных,
Не видал их там, где ничто космостепи тушит,
А я видела их. И искала, как черный ворон
В самой черной зиме, когда лисьи хвосты не рыжи,
И уже не осталось снега, а он, как молот,
Клювом точит земли и чуточку огнедышит.
Помню все песчинки красивого в тьме колючей:
Это были они. Я их помнила, да не знала.
Или знала, да или не помнила. Будто души
Собирались во мне мои же, как шесть титанов
И мотали себе на ус из руна, из шелка.
Четверть жизни соображала босой по углям,
Что ни вспомнить, ни похоронить античной душонке:
И молчали ветры, и в них извивались гули.
Аромат ванили и горького апельсина
Примыкали к сердцу, как проводники царевны.
Я плыла по ним, как в старых забавных фильмах,
Не касаясь земли ногами, земли священной,
Каждой крошки ее ужасной, но бывшей цепью
До тебя (если это так, я совсем не против.
Да, обидно и да, оставались ранки, но пели
Так красиво они, следы обрамляя кровью,
Что гранатовый вихрь в день рождения солнца),
До тебя, если так должно было быть, то тщетно
Было думать о том, что эти стальные кольца
Можно как-то разбить, сломать, натянуть на шею.
И благое дарю первым яблокам в Евьих пальцах
И частицам, что были до, до любых ничтожеств,
Поворотам голов, незамеченным важным знакам,
Быв случайной прохожей, благодарю прохожих.
У тебя много шрамов, и у меня их много:
У тебя серп луны над бровью, а мой — колено
Запятнал. Тебе было больно, мне было больно.
Нам не будет больно, и серп станет мягким, белым,
Досягаемым и чарующим это небо,
Замыкающим цепь на узелок неровный,
Самый прочный из всех узелков, детский бантик мерный.
После прошлой жизни — я помню твои глаза,
И мои глаза, что хотели в твои забраться,
Разноцветность зеленым краешком запятнать,
Чтобы их видать в день охоты на медных Зайцев.
Человечий удел — не верить, когда стекло
Так прозрачно, что просто врезаться, не очнувшись.
Я смотрю в тебя, и душам моим тепло,
Я люблю тебя, и во мне зацветают груши,
И всегда весна, и безумный уставший ворон,
И лиса, и сто тысяч цепей, и немые гули
Смотрят белый цвет и в согласии с цветом тонут,
Безмятежные белые Луны преобразуя.