Мил собаке любой хозяин,
дорог стаду любой пастух,
рад до самых глухих окраин
кукарекать своё петух.
Водит паству свою владыка,
держит банду в узде главарь,
лев не может прожить без рыка,
чтоб дрожала любая тварь.
Нет правителей хуже прежних,
лучше будущих нет вождей,
нет на свете царей безгрешных,
как и, впрочем, других людей.
Даже мудро-заумный книжник
вряд ли истину будет знать,
самый злобный свирепый хищник
может пищей кому-то стать.
Так зачем же, теряя силы,
тратить жизни недолгий миг,
чтоб потом, на краю могилы
вдруг понять, что зашёл в тупик.
Рвал ли ближних, смущал ли втуне,
или просто смотрел, смеясь, -
можешь вёдрами лить шампуни,
белым снегом не станет грязь,
можешь нищим швырять подачки,
шишкой лба завершать поклон,
можешь жизнь провести, как в спячке,
можешь каркать, как сто ворон.
Как же трудно себя заставить
хоть чуть-чуть посмотреть вперёд,
хоть немного себе представить,
что всех нас неизбежно ждёт.
Как понять, что накрыты яства,
и к закланью готов телец,
что распахнуты двери в Царство,
где готов всё простить Отец?
Ведь не поздно от сна очнуться,
где бесчинства, где кровь и власть,
блудным сыном к Отцу вернуться,
на коленях к Нему припасть...
Но, заказан нам путь в Обитель,
гибнут души, сердца, тела,
как широк же ты, путь в погибель,
как же сладко в объятьях зла.
Что ж, наступит тот Суд бесстрастный,
на котором держать ответ,
будет поздно тогда и ясно,
что надежд на спасенье нет.
Снова слезы за нас за грешных
будет Матушка лить, скорбя,
безответно и безутешно,
нас по-прежнему всех любя...