*
Из холода и смерти – вопреки –
мелькнёт
не стих, всего лишь полстроки,
увита болью, чёрной пуповиной,
почти мертва, рифмуется с повинной.
Вдохнёт от слова «боже»,
отлетит
душа её невинная на вид.
Была и – нет.
Была и не спаслась,
но всё кричит, кричит, что родилась.
*
Витают, умиляются слова,
и вьются мотыльково над младенцем.
Слова, слова в славильнях Рождества,
в крови и водах мокнет полотенце
Малы слова, синица в рукаве
ещё без смысла рвётся на свободу.
Ни холод прозы, ни число Фурье
не помешают птичьему исходу
Не плакать ей от счастья и не выть,
Спасителя рождая бесконечно –
ей песни до рассвета хоронить
в себе дано, как зёрнышки в скворечне
*
На цыпочках дородная луна,
желтушно улыбаясь, ходит рядом.
Прозрачна Нерушимая Стена,
в неё летят ракеты и снаряды
Звенит волна чудовищной игры
осколочного, прожитого года.
Разрушен дом, убиты три сестры,
похерен сад и тетрис генокода
Звенит волна вселенского добра
во снах приветом солнечного света.
У Евы – из солдатского ребра –
иные сновиденья и приветы.
Иди и слушай, – время говорит, –
военных стрелок адское звучанье,
магнит земли, кладбищенский гранит
и треск икон с церковными свечами
*
Молчит она, рожает без словес.
Пусть крикнет, что ли, – чей-то вязкий ропот.
Давно распят и, видимо, воскрес,
вот торт на праздник с фирменным сиропом
Она молчит, но кажется, жива.
Не спит ли мать? Кормить пора дитятю.
Она там спит. Земля здесь выжжена,
и мертвецов всё тянут сети тяти
Она там спит, здесь враг напал на дом,
и в воздухе не ветер – аритмия.
Но полстроки, по сути, не о том.
Христос родился, радуйся, Мария!
Под снегом чьи-то души-угольки
в чужой земле, им снится сон чудесный,
как с ирода срывают каблуки
солдатские мамаши и невесты