Рассказ
Истерзанные лесовозами просёлочные дороги, изредка чищенные от снега, изматывали до устали, скрадывая бензин, время и нервы.
Я торопился, надрывая сцепление служебного автомобиля в белом заполье,
в синеющих перелесках на крутых подъёмах Увалов.
Издёрганного командировкой, ночь застала меня в маленькой деревеньке на Вологодчине. Ночь, звёздная ночь вышла на променад.
Мороз, как освобождённый от нагрузок генератор, резво набирал обороты.
Снег упружил, стены деревенских домов потрескивали на морозе.
В четырех избах светились окна. Я подруливал к большой серой избе, прижавшейся к чернеющим тополям - громадинам на заснеженном повороте деревни. Разгибая и сгибая, занемевшую от долгого сидения спину,
я ступил на высокое, слегка покосившееся крыльцо, уже потерявшее былую красоту.
Деревянная резьба посерела, выветрилась, местами осыпалась. Балясины шатались и скрипели, словно жалуясь. Простенький и рыжий от непогоды и солнца жестяной фонарь семидесятых годов жёлтой лампой указывал на домовые ворота.
Умело выкованное сельским кузнецом, витое кольцо вороново висело
в наддверной петле. Я несмело постучал этим кольцом о железную накладку.
За воротами появился свет, и негромкий женский голос спросил: « Кто, крещёный?». Поздоровавшись, я ответил, что я - инженер в командировке и что ищу ночлег.
Дверь стукнула задвижкой, приоткрылась. Высокая женщина преклонных лет, с непокрытой седеющей головой, так похожая на мою деревенскую соседку Настю, пригласила пройти в избу. Отаптывая мохнатые унты, я шагнул за порог, в манящее тепло русской избы.
Под потолком, над столом, в синем выцветшем абажуре
горела сорокаваттная лампочка-«сосулька».
Строганные стены избы были окрашены в бледно-зелёный цвет. И этот цвет мягко сочетался с разноцветьем вязаных ковриков и рушников, с малиново-сиреневым цветом дорожек-половиков, с белоснежной вязью скатертей, подвесов, накидок, с шоколадным цветом стола и лавок.
Хозяйка, назвавшаяся Алевтиной Всеволодовной, подогрела на газовой плите ужин и чайник. Покормила меня, попутно выпытав подноготную мою.
Посетовала мне, что дети - «робята мои» редко приезжают в деревню к матери, хоть и привезли, сей год, мебель и кровати, новый телевизор.
В прошлом году привезли холодильник, а газовую плиту внук Серёжка установил этой осенью.
Баба Аля говорила, кукушка на часах просипела полночь, а я беззастенчиво «клевал носом» за столом.
Алевтина Всеволодовна сняла рыхлые накидки с большой кровати с серебряными шарами на спинках и предложила мне покой.
– Я на печи лягу, - предвидя мой вопрос, кивнула хозяйка, - Спина ноет.
Завтра всё выстудит, накрепко. Спи, касатик.
Северная ночь, хоть и долгая, промелькнула быстро.
Вставал студёный январский рассвет. За узорчатыми стёклами петлял сиреневый след моей дороги. Ждали безмолвные белые дали. Баба Аля суетилась у печного чела, шкварчила глазунья, пофыркивая, кипел китайский чайник.
Мы мило, но, как-то поспешно, позавтракали, и я стал откланиваться хозяйке.
Время торопило меня.
Машина, на удивление, легко завелась, несмотря на, занявший притихшую округу, пришедший ночью холод.
Я уже тронул машину, но что-то заставило остановиться и оглянуться.
За перекрестием окна, мне в след, смотрели спокойные, усталые глаза одинокой доброй женщины.
Глаза, так похожие на глаза моей мамы – так же ждущие и страдающие.
Так же любящие и любимые глаза.
Я улыбнулся и помахал им рукой. Колёса моего автомобиля уже отмеряли километры дороги к дому.
Январский рассвет неторопливо укутывал деревню, приютившую меня, малиновым покрывалом в канве из белого снега.
2023 год, декабрь – 2024 год, январь.